- У-учи, Шагари, - сказал Ичивари пегому коню. - Идем. Не стоит глядеть на дома и дела бледных. Иначе застрянем тут надолго. Эй, всадница священного коня с белым копытом, может, прекратишь шипеть и назовешь свое имя?

Ответа не последовало. Новая волна злости накатила резко, накрыла с головой - темнее и тяжелее прежней. Он мирно говорил с бледной. Он позволил ей ехать верхом, он убедил себя забыть все глупости, сделанные ею и даже не казнил за преступление! И что в ответ? Ничего. Его старательно не замечают... На его земле, в его лесу!

Пегий взобрался на склон несколькими прыжками, Ичивари едва угнался за конем, вымазался в красной грязи и разозлился еще сильнее. Пленных не возят в седле! Их водят за конским хвостом, накинув на шею петлю. Там им самое место. Почему он не ощущал радости, когда бледная кричала от боли? Теперь бы он послушал её жалобы, даже охотно рассмеялся... и добавил боли.

Сын вождя миновал опушку, остановил пегого и снял его всадницу. Она уже снова всхлипывала, терла связанными руками глаза. То ли вся сила крови отца иссякла и снова накатила слабость бледной матери, то ли просто детские капризы одолели... Сейчас, глядя на бледную в упор, Ичивари с некоторым смущением предположил: её лицо выглядит старше её настоящего возраста. Он утром спрыгнул из седла и пошел по полю, думая о бусах и прочем. Полагая, что девушке не менее шестнадцати годовых кругов. Теперь усомнился: а если ей нет и четырнадцати? Дети вне любых дел взрослых. Не она нарушала закон - он сам был неправ. Но он - сын вождя! Надежда рода.

Синеглазая смотрела в упор, моргая, стряхивая с ресниц обычные соленые слезы и шмыгая распухшим красным носом. Жалкое зрелище. Но в глазах по-прежнему вспыхивали грозовые огни, и потому смотреть в хмурую их синеву было занятно. Он даже увлекся и подзабыл, зачем спешил полукровку, он снова был беззащитен, поскольку окончательно расстался с недавней острой жаждой причинения боли. Обида на странную девчонку сгинула быстро и без следа. Теперь Ичивари растерянно и даже чуть смущенно думал: стоит ли заставлять полукровку идти пешком за пегим, ведь леса не понимает и...

Девчонка резко отстранилась, снова зашипела, злее прежнего. На плече мелькнуло нечто черно-белое, меховое. Ичивари не успел осознать и тем более - уклониться. Откуда бы дикому скунсу взять привычку прыгать на руки к бледной чужачке? И тем более нападать на сына леса... Слезы залили глаза, кашель подступил к горлу. Ичивари отшатнулся, услышал звук стали, покидающей ножны, сделал еще шаг назад - и выругался.

Он стоял, упираясь спиной в круп пегого коня, на боку болтались пустые ножны, а куда делась полукровка, не хотелось даже думать. Лес покачивал мелкими веточками под вздохами насмешника-ветра. Солнышко щурилось и подмигивало сквозь древесные кроны. Скунс без суеты двигался к кустарнику, гордый исполненным делом... Ни одна травинка не примята так, чтобы дать след. Ни одна сухая веточка не хрустит вдали, выдавая движение полукровки. Белки и сороки - и те словно в сговоре, молчат!

- Я горелый пень, - невесть с чего припомнил Ичивари шепотом. - Я этот... хозяин леса. Куда теперь идти? Вот позор-то... Скажу наставнику: меня ударила тяпкой и обокрала бледная, четырнадцати годовых кругов от роду. Он спросит: что ты сделал с ней? И я отвечу: упустил связанную в лесу и позволил украсть мой нож. Я буду посмешищем всех земель махигов.

Сделав столь мрачный и неоспоримый вывод, Ичивари нахмурился, стал серьезен. Собственно, какие тут шутки! Его нож у бледной, это недопустимо. Уйти отсюда, не вернув оружие, невозможно. Продолжить путь, не наказав бешеную и не разобравшись в природе появления Слезы - недопустимо. Хотя смысл знака ясен, пожалуй. Плачущая заранее скорбела о нем - самом бестолковом сыне народа леса. Возможно, это начало конца. Когда осенью следующего годового круга он принесет дары и испросит права разделить душу и обрести силу, духи его не услышат.

- Ну погоди, бешеная! - мрачно пообещал Ичивари. - Мы еще посмотрим... Я поставлю тебя у столба и испытаю огнем, меньшее отмщение не возместит оскорблений нанесенных мне, старшему сыну вождя народа махигов. Клянусь...

Клятву следовало принести на крови, рука сама потянулась к ножнам - увы, пустым. Ичивари еще раз тяжело вздохнул и даже чуть ссутулился. Проклятущая полукровка лишила его даже возможности гордо произнести слова, подобающие сыну вождя. И что остается? Ползать по траве, щупать её, искать камень с острой кромкой или нудно ковырять руку обломком палки, добывая хоть несколько капель крови - это почти то же самое, что признать заранее клятву неполной и значит, необязательной к исполнению...

- Ну, погоди! - пришлось ограничиться угрозой, достойной разве что ничтожной женской ссоры. И показать лесу кулак...

Высоко в кронах, пронизанных солнцем, защелкали белки, в их голосах Ичивари почудилась насмешка. Сын вождя, побежденный скунсом! Сын вождя, дерево жизни которого совсем скоро обрастет семнадцатым годовым кольцом. Почти взрослый. Если по росту и плечам судить - так легко дать ему и восемнадцать, и девятнадцать: он вырос в деда Ичиву, ширококостным и статным. Но не обрел дара воина и мудрости вождя... Как показаться перед людьми, путь даже и бледными?

Кожа на плечах чесалась все сильнее, глаза слезились, подтверждая известное каждому правило: не стоит рассматривать хвост рассерженного скунса. Ичивари пожал плечами и покосился на пегого. Верный Шагари не предал друга: даже не отодвинулся, хотя запах донимал и его. Видно, как вздрагивает шкура.

- Пожалуй, месть подождет, - буркнул Ичивари. - Сперва мы найдем большое озеро и как следует искупаемся. Потом я наловлю рыбы и отдохну, а ты испробуешь самой сладкой прибрежной травы. Никуда эта бешеная не денется. Вон - красная глина. Её ноги запачканы, след будет явный.

Успокоив себя и обретя цель, Ичивари огляделся еще раз, теперь уже спокойно и без суеты. Он знал здешние леса, как и любые иные в границах земель народа махигов. Он своими ногами исходил тропы и пальцами прочертил их на карте. Уже тридцать годовых колец минуло с тех пор, как удалось выведать у первого поколения людей моря самые ценные их знания. В том числе секрет бумаги, компас и иные точные способы ориентирования, а так же и нанесения линий на листы - изготовления карт. Озеро Белых Туманов лежит к закату, в десяти километрах (1) от поселка бледных.

(1) - примечание. Следовало бы сказать: километры для дикарей - это слишком нелепо, автор! Может быть, однако происхождение этого слова в нашем случае весьма специфично и будет позже подробно объяснено.)

Ичивари похлопал пегого по шее, поднял голову, подставляя лицо солнцу и понадежнее определяясь на местности. Смешно и грустно: что осталось от исконного языка леса после принятия стольких новых слов и понятий! Что осталось от привычного уклада жизни... Того и гляди, дети его детей разучатся находить тропы без компаса и карты. Позор. И, что вдвойне неприятно, отказаться от полученного знания не под силу уже никому из людей леса. Чтобы провести границы и не воевать с соседями за охотничьи угодья или торговые тропы, нужна карта. А ведь именно постоянные ссоры с соседями и были одной из причин побед бледных в самом начале их нашествия... Это люди леса запомнили и усвоили. Как и люди гор и степи. Они взяли у бледных их силу, сокрытую в знаниях. Сели в большой круг и нарисовали границы, установив мир меж племенами не на один сезон - навсегда. Давно это было. И ведомо каждому малышу.