– Да что тут старое поминать, – запротестовали с разных сторон. – Давайте лучше тост!

– Прозит!

– В-выпьем з-за колдунов! – провозгласил тост лучший друг, покачиваясь над костром во всем великолепии своего подсвеченного апельсиновыми искрами пуза. – З-за всех, кого, к сожалению, нет, ещё не было и уже никогда не будет на этом свете!

Тост был встречен уважительным бульканьем и мертвым молчанием.

Звезды, перепутавшись с искрами, придавали живой картине какую-то сюрреалистическую, почти скульптурную законченность. Над головой чернели ветви. После четвертого стакана всё виделось и ощущалось очень четко, словно каждый вздох разбивал хрусталь, и этот хрустальный блеск не могло погасить ничто – ни храп толстого приятеля, навалившегося на локоть, ни отдаленная брань господина попечителя, отлучившегося по нужде, ни … Лес вздохнул, освободился от пьяных объятий неизвестного храпуна, лёг на свой плащ, заложил руки за голову, уставился на звезды и поплыл. В толще хрусталя терялись постепенно все звуки, тьма обволакивала его теплым пушистым ковром, резкость картины снизилась до нуля, веки смежились, и время остановилось.

Днем он всё-таки нашел минуту забежать в школьный подвал. В углу на скамеечке сидела Дайна из шестого класса и читала запоем «Солнцецвет» Варрона. Он невольно обратил внимание на то, какое у нее при этом хорошее лицо. Сразу накатила привычная злость – «трудно, что ли, так же выглядеть на уроке»?

Ну, нет. Я на них ору, я могу поставить три минуса за урок – какой им смысл быть хорошими на моем уроке? Хоть бы я умел как-нибудь еще…

Бред какой. Все орут, кроме Скати и дамы Литературы.

– Здравствуйте… – Он улыбнулся библиотекарше, стараясь не выглядеть слишком глупо. – Дайте, пожалуйста, мне что-нибудь почитать. Про единорогов.

Библиотекарша покопалась в картотеке и развела руками.

– Извините, господин Керин. Единороги, говорят, у нас в округе есть. Были сотню лет назад, а с тех пор мало кто встречал. А вот книги о них – явление гораздо более редкое…

Он уже перечитал все, что собрал дома за пару лет. О стихийных культах, об истории края. О ледниках и моренах, о диковинных зверях и повадках духов.

…А ночью он видел его у кромки леса. В окно, залитое дождем, видно было плохо, но стоило сверкнуть гриве, увидеть искры, рассыпаемые рогом – сердце дало сбой, перестаралось, и Лес сполз на пол, судорожно хватаясь за переплет. Не удержался и замер на полу, хватая ртом воздух. Плохо.

Почему его нет рядом? Я же прошу его. Приди, приди, освободи меня. Я запутался.

Что такое туман? Туман – смесь ветра и воды, земли и песка, корни леса, тянущиеся к нему во мгле. Ведь туман – это всегда просто тихая заводь, заверть, алхимическая смесь воды и ветра. Ветра и света. Света и… Что ещё? Чего ещё здесь нет и кому чего не хватает?

Никогда не хотел, чтобы кто-то был рядом. Из-за этого попал туда, откуда не уйти, а теперь доигрался.

Конюшня была большая и буквально вылизанная – чуть ли не языком. Ещё бы, такая уйма народу работает, и всем платят… Даже лошади высокомерно отворачиваются, глядя на твою древнюю куртку.

Из-за угла выглянула мелкая листвушка – с ладонь высотой, хихикнула, подмигнула и спряталась. У листвушек волосы, как коричневая мешковина, раздерганная на ниточки, коричневое платьице и тонкие ручки-ножки. Наверное, приехала с ветками и сеном.

Самому, что ли, наняться навоз выгребать? Проще жить будет… Нет, придут, потянут обратно.

Большой чалый жеребец повернул голову и фыркнул. Потянулся за долькой яблока, взял, аккуратно дотронувшись губами до ладони. Мотнул головой и отошел. Не нужен ему такой человек. У него есть свой. Большая шишка в местной управе. Здесь у всех есть хозяева.

– … У тебя точно нет такого жеребёнка?

Хозяин конюшни покачал головой. Полтора часа разговора впустую – ни купить, ни продать.

– Белого? У нас такого вообще нет. Да и не сбежал бы. Сам видишь, лошади ценные, что я, дурак, просто так по ночам жеребят пасти? Хотя ближе к развалинам, в лесу, говорят, где старая конюшня, водились единороги. Иди, иди. Попытай счастья.

И он презрительно фыркнул вслед уходящему – точь-в-точь, как некий породистый конь.

Вечером того же дня, когда Скати опять настойчиво вызвался проводить его до дома – что тут говорить, то конвой, а то приятель – он узнал в старухе, переходившей улицу, то самое видение в белом халате.

Он дернул Теда за рукав. Тот не реагировал.

Лес смотрел, как она идет, выпрямив спину и откинув назад наполовину поседевшие волосы. В одной руке – сумочка. В другой – его прошлое.

И черная-черная тень на пол-улицы, освещенной закатным солнцем.

Он сделал шаг вперед, поздоровался, она взглянула на него – и получил пощечину прямо с ходу… Да как она меня вспомнила, подумал Лес, отшатнувшись и поднимая руку к лицу – неужели они помнят… Как она… И продолжал стоять, а губы расплывались в глупой и растерянной улыбке. Даже не дернулся, чтобы ответить хоть чем-то. Да и как ей ответишь, она же старуха… Старуха…

– Шутки у вас глупые, господин Керин, – произнесла она абсолютно спокойным голосом. – Древние силы, говорят, дважды не разбудить. И реакция тоже очень плохая.

Н-да…

Он потер щеку, думая, о тех ли древних она говорила. О чем речь, какая реакция? О том, что он невыездной и живет в ловушке? Или, может, о силе сплетен? Хотя какие тут, кроме этих, сплетни…

– Будьте добры, идите себе к чертовой матери, сидите и не выкобенивайтесь, – аккуратно продолжила она. – Не нравятся мне ваши попытки пошутить со мной дважды.

Последнее она проговорила, останавливаясь на каждом слове. После чего развернулась и пошла твердым шагом. Оставалось только любоваться на волосы, развевавшиеся, как пиратский флаг.

Проходившие мимо мужчины, надо сказать, довольно-таки молодые мужчины– с одобрением посмотрели ей вслед и прищелкнули языками. – Ведьма! Вот ведьма!

Дриада с большой липы фыркнула и спряталась в кроне.

Лес не побоялся позора и заорал на всю улицу:

– Стойте!

Герда не оглянулась.

Два квартала спустя Скати остановил его, прижал к шершавой стенке и начал внимательно разглядывать.

Мрачный Лес уже решил, что его будут есть, но Скати покачал головой и сказал только:

– Я знаю, о чем она говорила. Я читал твое дело. Она все равно просто так никого не прощает.

– Тоже в деле вычитал? Так двадцать лет уже прошло! Дурная шутка, конечно… И кто же знал!

– Двадцать? – вдумчиво переспросил Скати. – Нич-чего не поделаешь. Значит, это о-ка-ме-нелая о-бида.