обратиться к нам, так как сама побоялась. А сейчас, конечно, обязательно напишет. Через некоторое время Роза Альтбаум написала нам в УКГБ Свердловской области и получила подробный ответ и о судьбе родителей, и адреса сестры и брата.

Так по этому уголовному делу с нашей помощью не только были реабилитированы супруги Альтбаумы, но и соединились все трое их детей. Об этом случае я написал в израильскую газету «Штерн» и рекомендовал всем жителям государства Израиль обращаться в УКГБ по месту ареста их родственников. Тогда сотрудники КГБ сообщат не только информацию о репрессированных, но и адреса разбросанных террором родственников. Подобных писем-запросов в конце 80-х годов в Управление КГБ Свердловской области по вопросам репрессий стало приходить не по несколько десятков в год, как раньше, а многие-многие тысячи. Вместо одной небольшой комнаты приемной в здании УКГБ было организовано штук десять, точнее уже не помню. Люди сидели в очереди на подачу заявлений.

Семья, разлученная политическими репрессиями. Фото из открытых источников

В нашей морально очень тяжелой работе иногда случались курьезы. В этой части здания УКГБ напротив комнат заявителей в то время располагался и кабинет массажа. Сотрудникам с проблемами здоровья, а многие прошли Афганистан, разрешили поправлять его в рабочее время, не тратя много времени на ходьбу в санчасть, которая располагалась в городке чекистов. В Афганистане я неудачно спрыгнул с бронетранспортера, зацепившись каблуком за выступ брони и ударившись о камни, порвал на правой ноге мениск. Работы было выше крыши, лечиться тогда было некогда, и я долго хромал, пока мениск не зарос. Когда лежал в очередной раз в санчасти, мениск порвался снова, и меня увезли в окружной военный госпиталь, где сделали операцию. После госпиталя нога стала сохнуть, до конца не сгибалась и не разгибалась. Была опасность, что нога высохнет совсем, поэтому меня направили к массажисту Лесникову. Тот пообещал, что ногу спасет, но надо к нему походить не на 10 обязательных сеансов, а хотя бы месяца полтора-два и потерпеть боль. Это был грузный, за сто килограммов, мужчина с плохим зрением. Во время массажа, а он иногда залезал на меня целиком, от боли у меня текли слезы и хотелось громко выть…

Репрессированные дети. Фото из открытых источников

Как-то раз, в связи с этим кабинетом массажа, я стал свидетелем следующего случая. Принимал заявление у пожилой сухонькой старушки в одной из комнат приемной. Вдруг из-за двери в коридоре со стороны кабинета массажиста раздался протяжный женский стон, потом еще и еще раз. Моя заявительница стала лихорадочно складывать свои вещи в сумочку. Желая ее успокоить, я сказал, что там делают массаж и никакой опасности он нам не представляет. Судя по ее тревожному взгляду, она мне не поверила. Вдруг из-за двери раздался дикий вопль: «Что вы делаете, что вы делаете, больно же… Ой больно!!!». Моя заявительница, забыв свою авторучку и платочек, метнулась бегом на выход. Открыв дверь, я увидел, что и из других кабинетов выбегают граждане-заявители и, оглядываясь, со страхом выбегают на улицу. После этого случая кабинет массажа убрали вовнутрь здания.

Убедившись через некоторое время, что заявители задают одни и те же вопросы, я подготовил статью «Реабилитация – трудная дорога к справедливости. УКГБ комментирует, информирует и отвечает на вопросы»[3]. Тогда у нас в Управлении не было своей пресс-группы, и Кондратьев лично рассматривал все мои материалы, подготовленные для печати. Читал он материалы внимательно, практически не вносил никаких серьезных изменений.

«Прошу Вас выслать мне копию справки о моем пребывании и освобождении после отбытия срока в восемь лет в ИТЛ (исправительно-трудовом лагере – прим. автора), с указанием даты ареста и освобождения… Документ мне необходим для пересмотра пенсии… Прошу выслать быстрее, мне 92 года, можно не успеть!».

Газетная статья из цикла «Реабилитация – трудная дорога к справедливости». Фото из архива автора

«…В газете «Уральский рабочий» я встретила фамилию Гиршфельд. С газетой я пошла к своей матери и прочитала ей. Вы не можете себе представить, что произошло! Гиршфельд Николай Иванович, 1915 года рождения, до ареста работал десятником лесозаготовок Марсятского леспромхоза Надеждинского района – это брат моей любимой мамочки, до сих пор о котором мы ничего не знаем. И поэтому я пишу Вам письмо и обращаюсь с просьбой – сообщите нам все, что о нем известно. Может, он жив и не знает, что у него есть родственники. Умоляю Вас, разыщите нам его, ни в чем не повинного человека, помогите нам! Мы должны знать о нем, жив он или мертв. Может известно Вам место, где он проживает. Мы с нетерпением будем ждать ответа…»

Спецдетдом Наркомпроса, середина 30-х годов. Фото из открытых источников

«…В марте месяце 1943 года я была мобилизована Исилькульским РВК Омской области. По приказу Сталина, мы все огульно стали спецпоселенцами и, как нам тогда говорили, – навечно… В связи с реабилитацией советских немцев мне необходимо подтверждение вышеизложенных фактов».

«…Этот сталинский режим тирании отнял у нас все. Нанес невосполнимую моральную травму. Теперь мы все больные… Выслали справку о реабилитации и какую-то мизерную помощь (двухмесячный оклад – прим. автора). Можем ли мы пользоваться льготами пострадавших от репрессий?».

«…Государство, совершившее тягчайшее преступление против гражданина, само вольно назначать меру своей ответственности: почему двухмесячная зарплата, а, скажем, не однодневная, – ведь однодневная меньше?!…»

«…В июне 1943 года пропал без вести наш дедушка. Посоветуйте, куда обратиться…»

Можно ли было остаться равнодушным, прочитав эти письма-исповеди. За каждым из них непростая судьба, трагедия, незаживающая душевная рана. Такие письма, их боль, искренность буквально лавиной обрушивались на нас, сотрудников госбезопасности, родившихся много позднее после репрессий, и вызывали чувство сострадания и ответной боли. В комитете госбезопасности не только осуждали инициаторов и исполнителей произвола, беззакония, но и были глубоко убеждены – подобного никогда не должно повториться.

Причины и механизм репрессий

Перебирая архивные дела, искал я, прежде всего, истоки репрессий. Меня поражало, как быстро в те годы решалась судьба человека, любого человека, будь он «шпион», «троцкист» или «кулак». Буквально несколько листочков в деле: протокол одного допроса, анкета арестованного, обвинительное заключение на полстранички, такой-то гражданин является «агентом германской разведки», или «троцкистом», или еще кем-то антисоветским и подтверждает это показаниями; постановление тройки УНКВД, Военной коллегии