Хико-Хоходэми наперед знал, что брат рассердится, и, сколько теперь ни упрекал его старший брат, сколько ни ругал, он терпеливо сносил это, считая, что виноват сам. Опять отправился он на поиски, но крючка нет как нет.

«Одно остается мне», – подумал он и вдребезги разбил свой заветный каленый меч. Сделал он из него пятьсот крючков и, преподнося их брату, стал просить прощения. Но и слушать не хочет его старший брат. Еще сделал он пятьсот крючков и, сложив в большую корзину, предстал с ними пред лицом брата, опять прося прощения.

Отрицательно покачал головой старший брат:

– Хотя бы десятки тысяч миллионов крючков понаделал ты, не нужны они мне… И не прощу я тебя до той поры, пока не принесешь ты мне того, старого крючка. Доставь его во что бы то ни стало, – говорил он с гневом, который нисколько не улегся в нем.

Так говорил он, но злой умысел был в душе его. Давно уже завидовал он Хико-Хоходэми и ждал только случая, чтобы уничтожить его, рассчитывая сам занять его положение. Коварство и честолюбие питал он в себе. Хико-Хоходэми давно знал это, но не шел против него, своего старшего брата. Нечего делать. С виноватым видом пошел он опять на тот же морской берег и начал искать крючок. Первый раз искал он его и не мог найти, а теперь прошло уже время, след его затерялся еще больше и найти теперь нечего и думать.

В раздумье стоял Хико-Хоходэми на берегу моря, скрестив руки. Вдруг, откуда ни возьмись, показался старик, который шел сюда, опираясь на трость.

– Что изволишь делать ты один в таком месте, высокочтимый Хоходэми-но-микото? – спросил он, как будто не зная, в чем дело.

– Видишь ли, я ищу здесь крючок и не могу его найти. Просто не знаю, что мне и делать. Но кто ты такой? – спросил Хико-Хоходэми, рассказав с печалью всю свою историю.

– Я называюсь Сёдзути-но-окина[9], и я живу в этих местах. Печальную историю рассказал ты мне, и, конечно, ты должен чувствовать себя в затруднительном положении. Однако я думаю, что крючок этот если не на дне моря, то, наверное, в желудке у какой-нибудь рыбы, и сколько бы ты ни искал, не найти тебе его, видно, в этих местах.

– Что же делать в таком случае?

– Одно только остается тебе: отправиться во дворец Дракона и, рассказав всю историю Дракону, богу морей, повелителю этого океана, просить, чтобы он изволил приказать произвести розыски. Вот наилучшее, что можно придумать.

– Конечно, это хороший план, но если говорить о дворце Дракона, то ведь он находится, как я слышал, далеко на краю океана. Нелегко, ох как нелегко добраться до него.

– Если только дело за этим, то не изволь беспокоиться. С твоего позволения я сделаю одну хорошую вещицу и почтительно преподнесу ее тебе.

– Неловко мне затруднять тебя, но, пожалуйста, очень прошу.

– Ладно, – ответил старик и тотчас же, принявшись за работу, сделал мэнасикаго, т. е. безглазую корзину, называемую так потому, что в ней нет ни одной дырочки. Он сделал ее в форме маленького ялика и преподнес Хико-Хоходэми, который чрезвычайно был обрадован этим.

– Ну, теперь я скоро добуду этот крючок, а тебя я непременно награжу, как только вернусь благополучно. – И затем Хико-Хоходэми, как был, вошел в мэнасикаго.

Описав местоположение дворца Дракона, старец дал ему подробное указание относительно дороги и вдруг скрылся из глаз, как будто его совсем и не было.

Стоя в мэнасикаго, преподнесенной ему Сёдзути-но-окина, быстро поплыл Хико-Хоходэми через беспредельный океан к дворцу Дракона. Скоро, как и не ожидал, совершил он свой путь, и вот неожиданно показался перед глазами его дворец Дракона. По виду он нисколько не отличался от того, что слышал о нем Хико-Хоходэми. С фасада видны были главные ворота, крытые хрустальной черепицей, перед воротами стояло громадное дерево, кацура[10], а под его ветвями находился прозрачнейший колодец, который носит название Таманои[11].

Увидев это, Хико-Хоходэми сейчас же вспомнил все наставления, полученные им от Сёдзути-но-окина, но, к несчастью, ворота дворца оказались запертыми и кругом не видно было ни души. Хико-Хоходэми был в нерешительности, что ему делать, но вдруг ему пришла в голову мысль. Вскарабкавшись осторожно на стоявшую около колодца кацуру, он уселся на развилину, образованную стволом и веткой, и с облегчением перевел дыхание.

Вдруг с визгом растворились ворота дворца, и оттуда показались две писаные красавицы. Он слышал, что дворец Дракона – это тот замок, в котором обитает Дракон, и потому думал, что все его обитатели, подданные Дракона, нечто вроде зеленых змиев, но эти изящные, медленно, с достоинством выходящие из ворот девушки оказываются такими красавицами, каких и на суше не часто встретишь… Хико-Хоходэми был поражен. Не говоря им ни слова, начал он наблюдать с высоты дерева, что они будут делать.

Девушки, не подозревая ничего, подошли к колодцу и заглянули в него, собираясь зачерпнуть воду золотым черпаком. Что за неожиданность! На зеркальной поверхности воды отражалось красивое благородное лицо, каких они не привыкли здесь видеть. Девушки были поражены. Отступив назад, взглянули они вверх, на стоящую тут кацуру. На ветви ее сидел благородной осанки, словно с неба спустившийся, мужчина. Молча, ни слова не говоря, поглядывали одна на другую пораженные неожиданностью девушки.

Сообразив, что он замечен, Хико-Хоходэми спустился с дерева и, обращаясь к обеим девушкам, сказал:

– Я странник, давно уже хочется мне пить, в горле совсем пересохло, за этим и пришел я сюда, но, на мое несчастье, нигде не мог найти черпака, и вот как раз на эту мою беду пришли вы. Простите мою невежливость, но не откажите мне в глотке воды, – молвил с благородством и достоинством Хико-Хоходэми.

На девушек подействовала его величавость; они, кажется, оробели. Не говоря ни слова в ответ, зачерпнули воды и, наполнив нефритовую чашку, поднесли ее Хико-Хоходэми, который взял ее и, не успев даже докончить своей благодарности, осушил ее одним духом.

Затем он отделил одну из жемчужин от висевшего у него на шее драгоценного ожерелья и, не раздумывая, опустил ее в чашку, которую возвратил девушкам со словами:

– Это в знак моей благодарности.

Когда девушки, получив обратно чашку, заглянули в нее и увидели положенную туда красивую жемчужину из ожерелья, они опять изумились и подумали про себя, что не из обыкновенных, должно быть, он людей, если с таким легким сердцем дарит дорогую жемчужину из драгоценного ожерелья.

– Если нет для тебя ничего тяжелого в этом, то удостой нас узнать твое имя, – самым вежливым образом сказали они ему.