Стрелы тоже самодельные, мастера люди на такую мелочовку не отвлекают.

Подойдет пора – смастерит Таши и лук – настоящий, боевой. А пока – нельзя, возраст не позволяет.

Чудно все-таки жизнь устроена: всего-то осталось быть на свете два месяца, а душа того не приемлет, планы сметит, хочет чего-то.

Серп Таши решил подарить Унике.

Первые снопы легли на расстеленные по траве шкуры старых зубров. Зубр – не просто зверь, а прямой родственник. Пращур Лар, прежде чем стать человеком, был зубром. Зубра бьют лишь в особый праздник, собравшись всем родом, и не всякий год такое случается. Шкуры лежат у шамана и лишь для больших общих дел появляются на свет.

Начало страды еще не сама страда, а веселый праздник. Люди радуются новому хлебу, работают с песнями:

Поднималось солнышко,

Пригревало зернышко.

Туча по небу плыла,

Хлебу дождичка дала.

Уродился хлеб высок

К колосочку колосок…

Песня долгая, под стать работе, говорилось в ней и о том, как хлеб рос, и как будет убрал, и как хлебы будут печь, и пиво варить. Но на этот раз песельники не успели хотя бы в мечтах испить пива со свежего ячменя.

Со стороны селения, прервав песню и спорый труд, донесся заунывный разноголосый рев, призывающий всякого услыхавшего немедля бежать в селение к дому шамана. Кричал родовой оберег, великая раковина Джуджи.

Кусок земли перед жилищем Матхи также был огорожен заостренными плахами: копиями внешних, но втрое меньше размером. На острых тырчках, оборотившись наружу зубами и нацеленными рогами висели звериные черепа. То была ограда от злых духов и таинственных существ. С этим народом можно дружить в поле или на реке, но в селении им делать нечего. Когда человек спит, душа его бродит по внешнему миру, и мало кто из таинственных существ удержится, чтобы не вселиться в брошенное тело. Потому и нужна защита. В домах с этой целью кормили фигурку Лара, а здесь Матхи ежевечерне брызгал на острые колья отваром полыни и мяуна. За оградой в круге камней располагалось жертвенное кострище и возвышался столп предков, украшенный рогами зубров. Рядом под любовно обустроенным навесом привязана была волшебная раковина Джуджи. Последние годы она не часто проявляла свою силу, и это было хорошо, потому что раковина молчит, когда в мире все спокойно.

Охранный талисман был получен родом много лет назад за немалую плату: пять девушек-невест навсегда ушли в чужой род, и с тех пор пять острых выступов на теле раковины носили их имена. Хотя, если сказать по совести, Джуджи обошлась людям всего в две девушки, поскольку ее принесли три темнокожие красавицы, которые остались в селении и вошли в семьи охотников и рыболовов. Такой ценой покупается мир.

Это был мир не только с родом чернокожих, который и без того почти не давал о себе знать. Но с тех пор дозорные отряды, ходившие вдоль берегов рек, имели при себе маленькую ракушку – дочь Джуджи. Ежели отряд встречал опасность, с которой не мог справиться сам, достаточно было подуть в ракушку, и тогда Джуджи начинала одышливо реветь. Ромар, Матхи, Бойша и кое-кто из старых охотников умели по звуку определить, откуда ждать беды.

Так что давно уже противник не мог захватить людей врасплох. Маленькие ракушки хранились у вождя. Сколько их было всего – оставалось тайной, на свет никогда не появлялось враз более шести штук, и до сих пор, к счастью, еще не пропало ни одной ракушки.

И вот теперь Джуджи проснулась: один из дозорных отрядов звал на помощь.

Люди ринулись в селение. Мужчины бежали налегке, им надо успеть схватить оружие и выйти навстречу противнику. Женщины надрываясь тащили все, что оказалось за оградой, торопили детей, гнали скот. Жалели, что нельзя забрать в городьбу неубранный хлеб.

Таши первыми влетел в дом, схватил лук, связку боевых стрел – вот и пригодились они до времени! – за обмотку пихнул нож. Скрипнул зубами с досады: боевой топор лежит без топорища! – ухватил рабочий топор, легкий, но зато с острым краем, сунул его за кушак и с дротиком в правой руке помчался на майдан, где собирались воины.

«А ну как прогонят?» – кольнула неожиданная мысль.

Но на Таши просто никто не обратил внимания. Мужчины сбегались со всех сторон, сжимая оружие привычными ко всякому делу руками. Бойша вынырнул из своей хижины. В левой руке – копье, в правой – тяжелая каменная дубина из драгоценного травянисто-зеленого нефрита: оружие самого Лара. Несчетные поколения вождей выходили на битву со священным камнем в руках, и ни разу род не был побежден.

К верхней излучине! – зычно скомандовал вождь и первый, размашистым шагом не знающего устали охотника, побежал к воротам. Воины молча последовали за ним. Через пять минут они обогнали Матхи и Ромара, также спешащих к месту тревоги. Слепой и безрукий не могли двигаться быстро, но без них сила войска уменьшилась бы наполовину, и колдуны тоже поспешали изо всех сил.

Над обрывом показался стремительно бегущий человек. Это был Тейко, которого, видимо, послали в селение за подмогой.

– Согнутые! – издали закричал он. – Переплыли на Сухой остров, сейчас хотят дальше двигаться. Всей ордой идут!

Согнутые были давним и хорошо знакомым врагом. Это тоже были люди, но ненастоящие, а чужие. Большинство чужих родов давно были изгнаны кто куда.

Горные великаны прятались в ущельях на западе, да они никогда особо и не тревожили людей. Не знающие огня трупоеды бежали в северные леса, где властвуют ночные убийцы, и вот уже двадцать зим, как о них ничего не слышно. Прочие чужинцы сгинули давно, их не помнит даже Ромар. Лишь в песнях говорится об удивительных народах и о героях, истребивших или изгнавших их. А вот согнутые остаются ближними соседями, и, хотя их удалось оттеснить за реку, они не перестают тревожить род набегами. Воруют детей и женщин, бьют скот; не угоняют, а просто бьют, сколько могут сожрать. Своего скота у согнутых нет, лишь полудикие собаки сопровождают орду. Хлеба согнутые не понимают – топчут как простую траву. И на охоте тоже – где прошли согнутые, там настоящим людям делать нечего. Потому и война с ними не утихает.

Силой и звериной ловкостью согнутые превосходили людей, а вот разумом уступали. Огонь согнутые знали, но камень обрабатывать толком не умели, обходясь кое-как околотыми рубилами. Хотя не это делало их чужими.

Согнутые были из тех родов, что могли иметь общих детей с настоящими людьми. Но от такой связи рождались уже не люди и не согнутые, а мангасы.

И это решало все.

Даже среди чужих родов согнутые выделялись тем, что не убивали народившихся мангасов, а напротив, окружали поклонением. Украденные дети вырастали в их племени и сражались за него, словно за собственный род.

Кое-кто из них заводил семьи с чужинцами, и тогда рождались мангасы.

Благодаря мощи ублюдков, род согнутых не только не погиб, но порой умудрялся устраивать набеги. Чаще они случались зимой, когда лед сковывал реку, но бывало, что и летом оравы согнутых переплывали на гористый берег, где их приходилось вылавливать и уничтожать. Но на этот раз согнутые двинулись все разом. Тейко сказал, что согнутых заметили, когда те переправлялись на пустынный Сухой остров. На острове согнутым делать нечего, это просто песчаная коса с купами старых деревьев вдоль верхушки.