лейтенант, — Ивану в благодарность захотелось сделать что-нибудь хорошее, нужное.

— С чего это вишня цветет? — строго спросил сержант. Иван оглянулся. Действительно, вишня стояла белая-белая, словно не август сейчас, а май.

— Никак, бабочки, — сержант подошел к дереву, провел зажженной спичкой над цветками. — Налетело же их, незванных, — он поднес спичку к белому соцветию. Ивану показалось, что вишня взлетела вверх, но нет, это бабочки маленьким облачком поднялись над ними и исчезли в вышине. Только одна, с обгорелым крылом, билась в траве, кружила на месте, силясь увернуться от сапога чекиста.

— Отойдем, — предложил лейтенант.

За углом, куда не доставал свет костра, они остановились.

— Не зги не видно, — уполномоченный растопырил пальцы. Не скажешь, здесь рука, только угадываешь. Нет, всетаки видно. Глаза прозревали, привыкая к ночи.

Он поднял голову. Где-то во мгле лежит село. Примолкшее, невидимое, затаившееся. А днем… Какие у той женщины были глаза! Уполномоченного передернуло.

— Облегчился, Игорь Иванович? — весело лейтенанту. Молодой, что он понимает, щенок.

Словно звездочка, мигнул фиолетовый огонек и погас. Но тут же затлел второй, рядом.

— Смотрите, в селе… — уполномоченный не договорил. В стороне, на кладбище, мерцала россыпь таких огоньков — упало с небес утиное гнездышко и разбилось.

— Вижу. Могильные огни. Самовозгорание газа, вроде болотного. Жарко ведь, вот и разлагаются…

— Это и нам читал лектор, — поддержал из темноты чекист. — На антирелигиозном вечере.

Точно. Теперь и он вспомнил. Совсем недавно приезжал умник из области, вроде лейтенанта, тоже почему-то военный. Еще и брошюру раздавал, там все объясняется — про мощи нетленные, могильные огни, чудотворные иконы. А горят, как обычное дерево, иконы эти.

Они уже возвращались к крыльцу, когда забилась, заржала лошадь в конюшне — громко, с прихрапом.

— Волков чует. Лес недалеко, расплодились, — насчет волков уполномоченный знал точно, было по ним совещание.

— Волков? — с сомнением повторил чекист.

— Глазнев, сходи, проверь, заперты ли ворота, — приказал лейтенант.

— Как отобрали ружья у населения, волки непуганными стали, — слышал Иван говорок уполномоченного. Балаболка. Что волки, когда винтовка в руках.

Он шагнул за ворота. Были бы волки, он стреляет метко. Ничего не видно, мрак. Он напряг слух. Шорох, слабый, едва слышный. Винтовка успокаивала, да и чего бояться. И все-таки…

Он отступил. Из пыльного, сухого воздуха накатил запах, сначала даже приятный, но секунду спустя — невыносимый. Рвота скрутила, согнула Ивана; кислая комковатая жидкость толчками хлестала из него, а вдогонку тянулась клейкая липкая слюна, спускаясь непрерывно до земли и возвращаясь назад. Рвота перебивала дыхание, пот заливал глаза.

— Падаль… — Иван старался набрать побольше воздуха.

Дрожащие, подгибающиеся ноги с трудом держали. Обессилел вмиг.

— Ой, худо мне, — он оперся на винтовку, переводя дыхание. Скорее назад, пока может.

Скользкая холодная рука легла на лицо, сначала нежно и мягко, но едва запах вновь коснулся ноздрей, хватка стала железной. Иван еще услышал влажный треск, но понять, что это ломалась его шея, не успел.

* * *

Лошадиное ржание перешло в визг, пронзительный, невыносимый — и вдруг стихло.

— Закопался, орелик, — Игорь Иванович стоял на крыльце, поджидая остальных. Послали дуралея на свою голову. И чего тот возится, дело-то немудреное — ворота закрыть.

— Вот и он, — миролюбиво ответил лейтенант.

Из черного проема ворот отделилась тень и направилась к костру, к дому.

— Кто это с ним? — прошептал уполномоченный.

Вторая тень, третья, пятая. Одни выходили из ворот, другие переваливались через ограду и, даже не вставая в полный рост, почти на четвереньках надвигались на стоявших у порога дома.

— Стой, — сержант неспешно вытащил револьвер, — стой, говорю, — и, лейтенанту: — Не отставай.

Стрелял он спокойно, деловито, лейтенанту почудилось, что сержант даже насвистывает вальсок и выпускает пулю на каждый третий счет.

— Догоняй, лейтенант.

Увесистый пистолет стал непослушным, рвался из руки, подпрыгивал и только с последним патроном строптивость покинула оружие.

Попал ли в кого?

— Отходим, — дернул за рукав сержант.

Подтолкнув растерянного уполномоченного, они вбежали в дом. Не выпуская пистолета, лейтенант свободной рукой искал засов.

— Посветите же!

Стукнула дверь в коридоре.

— Сюда, хлопцы, — возница подбежал первым, встрепанный, с горящей свечой. За ним и Федот, с винтовкой. Лейтенант задвинул засов.

— Старшина где? — и, отвечая, звон разбитого стекла со стороны караулки.

— Быстрее в комнату, — торопил чекист.

Лейтенант шел последним, оглядываясь в темноту коридора. Никого.

* * *

Отекшие, не отдохнувшие ноги старшины с трудом влезали в красивые, но узкие голенища-бутылки. Сейчас, сейчас. Левый сапог наполовину натянулся, когда треснуло выдавливаемое стекло, посыпались осколки. Холодом потянуло из окна, пламя лампы затрепетало.

— Старшина! — кричал кто-то в коридоре. Вырванный оконный шпингалет покатился по полу.

Винтовка, прислоненная к стене, накренилась и упала, штыком процарапав дугу на обоях. Скверно.

Старшина нагнулся, поднимая винтовку, а, когда выпрямился, в окно уже ввалился оборванный тощий мужик, вслед за ним лез другой.

И на такую рвать патроны тратить?

Наработанным ударом старшина вогнал штык в живот противника, железо пронзило плоть легко, но — ни вскрика, ни стона, грязные пальцы обхватили цевье.

— Балуешь! — винтовка завязла в теле, мужик никак не выпускал ее, а другой выходил из-за его покатой спины.

Задетая локтем лампа опрокинулась и ярко вспыхнула. Где остальные-то? Старшина оглянулся на дверь. Одному не сдюжить, уходить надо, вон новая харя в окне. Он оттолкнул винтовку, отступая. Босая нога зацепилась за полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но когда зубы стали рвать живот, вытягивать внутренности, он закричал, и только тогда вместе с криком пришла и боль.

* * *

Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.

С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.

— Лейтенант, пособи, — Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.

— Сейчас, минуточку, — он откинул крючок.

— Куда! — чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по коридору. Из караулки — дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он подошел к двери, заглянул и замер.

ТИЛИ-БОМ, ТИЛИ-БОМ

Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской палочкой — и сразу будет хорошо, как раньше.

ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ

Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в прятки играют и в футбол. И примусный чад