— Немного поздновато, тебе не кажется? — Он посмотрел вслед внуку, к которому был привязан больше, чем к остальным детям. Ему нравилась смелость пацана, его бунтарский дух и успешные попытки дистанцироваться от красивого и талантливого отца.

— Нет. Лучше поздно, чем никогда, — твердо заявил Мартин.

— Папа, ты хорошо подумал? — До Тины наконец-то стал доходить смысл сказанного. Неужели ее отец больше никогда не выйдет на сцену, не споет на очередном концерте для важных перцев, не спасет своей работой какое-нибудь небольшое государство?

— Что ты будешь делать? Выпиливать крышки для унитазов? — Она не сдержалась. Пару месяцев назад Анна довела ее до белого каления постоянным хвастовством той крышкой, которую отец выпилил для их лесного домика. Мартин снова обнял Анну.

— Почему бы и нет? Хочешь, чтобы я выпилил такую же и для тебя?

Тина задыхалась от гнева. Щеки стали пунцовыми, а кончики ушей, наоборот, побелели. На лбу проступил пот, хотя в комнате было прохладно. Тина судорожно сжимала и разжимала кулаки. Наверняка это стерва Анна убедила отца, что ему надо уйти, чтобы бегать за ее юбкой и подтирать попу Ленне. Напела про вечные ценности, про то, что любит просто Мартина, а не суперзвезду. Что пора бы подумать о семье. И самое ужасное, что она своего добилась. Уведет его подальше от молодых поклонниц в коротких юбках, сама ведь уже далеко не девочка. Климакс на носу. Почему она так влияет на отца? Почему этой белобрысой сучке досталось все? Как он мог в конце жизни прийти к этой… После матери! После всех тех женщин, которые у него были! Тина почувствовала, что сейчас закипит, как старый чайник со свистком на дедушкиной кухне. Она резко поднялась и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Александр, бросив виноватый взгляд на отца и слегка пожав плечами — мол, что я могу поделать? — последовал за сестрой и братом. В комнате остался отец, Анна и две девочки. Вкупе с давящей тишиной. Отец подошел к Мартину, положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Мартин, это несколько неожиданно. Ты хорошо подумал?

— Да. — Это «да» прозвучало как-то неуверенно, Мартин прочистил горло и повторил с напором: — Да, я уверен.

— Почему?

Мартин поднял глаза к потолку, заметил очередную трещину, задумался и попытался сформулировать ответ, который бы выглядел достойно.

— Я слишком долго этим занимался. Тридцать лет одно и то же изо дня в день. Я просто устал, понимаешь? И вокруг столько всего. Я ведь на самом деле не сделал ничего важного в своей жизни.

— Ты в этом уверен? — Во взгляде отца сквозила насмешка. Кажется, его сын считает спасение из лап диктатора маленькой экзотической страны, о которой никто в мире и не слышал, «ничем». Миллионы долларов, отданных на благотворительность, тоже были пустым местом. Привлечение мировой общественности к крошечной Норвегии, увеличение потока туристов — это все «ничто»? Впрочем, он всегда масштабно мыслил. Мартин не заметил его взгляда, погрузился в себя и продолжал говорить, обращаясь, прежде всего, к самому себе.

— Пожалуй, мне нужны другие ценности. Мне нужно сделать что-то значимое в этой жизни, пока еще не поздно.

Отец молча кивнул.

— Хорошо. Это твоя жизнь, поступай как знаешь. А с детьми я поговорю. — Похлопав сына по плечу, он направился к выходу из комнаты.

Спустя пятнадцать минут обед был скомканно закончен. Деду удалось вернуть старших внуков за стол. Они его уважали, боялись и безмерно любили. Мартин пытался поддерживать светскую беседу, острить и смеяться, но все его попытки разрядить грозовую атмосферу разбивались, как крошечные мотыльки о ветровое стекло прущей напролом машины. После ужина Тина, Хокан и Александр сдержанно пожелали отцу с Анной спокойной ночи и разошлись по своим комнатам.

Отец хлопотал на кухне, загружая посудомоечную машину. Мартин вошел в тесное пространство, занося тяжелую супницу и блюдо с хлебом. Поставив их возле мойки, он сделал шаг назад, чтобы не мешать отцу загружать посудомоечную машину, и опрометчиво оперся рукой о старый стол. Чудом удержался на ногах — стол моментально покосился, красноречиво намекая на проблему с одной из четырех ножек. Мартин шагнул к окну и открыл нижнюю дверцу длинного пенала. Сорок лет отец хранил там различные инструменты. Ничего не изменилось — отвертка была на месте.

Он снял скатерть со стола, аккуратно ее сложил, уголок к уголку — отец не терпел беспорядка — и положил на подоконник. Осторожно, чтобы не задеть старика, перевернул стол — так и есть: два болта, поддерживающие шатающуюся ножку, грозили упасть на пол в любой момент.

— Эта Анна хорошая женщина, — неожиданно изрек отец. Он сложил всю посуду и теперь аккуратно вытирал резиновой тряпочкой оставшуюся на рабочей поверхности влагу. Мартин молча начал закручивать гайки. Надо было дать отцу выговориться. Он неспроста начал этот разговор.

— Я думаю, тебе действительно нужно остепениться, дружок. Будь ей хорошим мужем и примерным отцом для этой девочки. Хоть для кого-нибудь. — Отец осекся. Мартин, закрутив одну гайку, отложил в сторону отвертку, поднялся и подошел к отцу. Тот говорил, не замечая, что уже в сотый раз протирает и без того затертую почти до дыр поверхность. Мартин положил руку на морщинистую руку отца, останавливая его. И попытался поймать его взгляд.

— Ну хорошо, папа, а как быть с тем, что мама говорила про ровню? — усмехнулся он. — Вряд ли нас можно считать ровней. Или ты впервые в жизни готов признать, что родители не всегда правы?

— Почему же? — фыркнул отец. — Твоя мать действительно была права. Любить нужно ровню. — Отец наконец-то посмотрел сыну прямо в глаза. Синие материнские глаза. — Но ведь она говорила о любви, а я с тобой сейчас говорю о браке. Женись на Анне.

Мартин усмехнулся. Похлопав отца по плечу, он вернулся к столу, подобрал отвертку и начал закручивать второй шуруп. Отец был совершенно прав: любовь не имеет никакого отношения к браку. Он любил Анну. Для этого необязательно на ней жениться.

София прислушалась к шуму воды. Дмитрий только начал принимать душ, вся процедура займет у него девятнадцать минут. У нее есть время перевести дух и немного протрезветь. Когда они вернулись домой, Мария уже спала, а ее няня Таня вниз не спустилась — наверняка уснула рядом с девочкой.

София босиком подошла к огромному французскому окну в пол и открыла его нараспашку. Ночь была душной. Где-то вдалеке в деревенском болоте задорно квакали лягушки, совсем рядом, под балконом, трещали сверчки. Полный покой, умиротворение. Полнолуние. Может быть, поэтому ей в голову лезут дурные мысли? На самом деле у них все хорошо, просто Дмитрий действительно много устает и ужасно занят, а вот у нее слишком много свободного времени. Да, ей необходимо чем-то заняться. И пока она все равно не может работать, могла бы погрузиться во что-нибудь продуктивное. Например, в беременность и роды второго ребенка, который непременно укрепит их брак. София вернулась к широкой двухметровой кровати, застеленной претенциозным черным шелковым бельем. И хотя сама она предпочитала белые хлопковые хрустящие простыни, навевающие мысли о детском саде, покое и безопасности, она все равно просила домработницу стелить шелковое белье. Если верить глянцу, оно может вернуть былую страсть в отношения. София присела на краешек кровати и чуть не упала — соскользнула с гладкой поверхности. В последний момент ухватилась за литую спинку кровати — хватит с нее падений на сегодня.