Евгений Борисович, озаренный внезапно посетившей его идеей, нацелил указательный палец Кольке в грудь и забормотал:

– Сейчас, сейчас! Ты погоди, ты не уходи, ты постой тут. Я мигом… Мне тут нужно… Я сейчас… Я быстро!

Продолжая бормотать себе под нос, Анашкин опрометью бросился в здание райкома, стрелой взлетел на второй этаж, ворвался в свой кабинет и стал судорожно крутить ручку телефонного аппарата. Благосклонность начальства можно было вернуть только чем-то из ряда вон выходящим. Например, разоблачением контрреволюционной банды или поимкой шпиона или диверсанта. А этот олух с кнутом как раз мог подойти на эту роль.

– Але! Але! Девушка, дайте Саранск. Але! Саранск?! Соедините меня с УНКВД! С кем? С управлением НКВД, я говорю! Вот дуреха…

В трубке щелкнуло.

– Дежурный, лейтенант Лемзеркин, слушаю вас.

– Але! Товарищ лейтенант, говорит первый секретарь Старошайговского районного комитета ВКП(б) Анашкин! Только что на меня было совершено покушение наймитами мирового капитала! Я весь в крови! Мне больно! Я умираю!

– Сколько их было? – вежливо и равнодушно поинтересовался голос в трубке.

– Кого – «их»?

– Ну, наймитов этих.

– Не знаю. Я не бухгалтер, не считал. Я чудом остался жив!

– Выезжаем, – спокойно отозвался лейтенант и прервал разговор. Пошли гудки.

Анашкин выглянул в окно. На улице никого не было. Напротив райкома стояла его «эмка». Вокруг нее прели коровьи лепешки. Мирно оседала пыль, поднятая недавно прошедшим стадом.

Вечером, когда стемнело, к Кольке ввалился дядя Коля. Вид у него был взволнованный.

– Давай-ка, Коля, у меня пока посидим, самогоночки выпьем. А то, хочешь, девок пригласим? Девки до сивухи уж больно охочи. Ну?..

К своей избе дядя Коля повел Кольку по задам, по огородам, и, как оказалось, не зря. По улице, увязая в пыли, протарахтела энкавэдэшная «эмка» с потушенными фарами, на подножке которой бестолково суетился и размахивал руками неугомонный Анашкин. Должно быть, он и впрямь вошел в образ разоблачителя заговоров и ловца диверсантов.

– Ну и заварил ты, Коля, кашу. Чего натворил-то хоть? – начал старик допрос по дороге.

– Ничего я не творил. А что случилось? Чего по задам мыкаемся? Напрямки-то куда короче.

– «Чего случилось?» – передразнил дядя Коля. – Из самого Саранска энкавэдэшники приехали. Тебя, дурака, ищут.

– Эва!

– Вот тебе и «эва»! Ты теперь, Коля, государственный преступник.

Друзья пришли в дяди-Колину избу. Дядя Коля достал четверть самогона. Выпили по первой, и Кольке снова захорошело, как днем.

– Ты чего натворил-то? – продолжал допытываться дядя Коля. – Говорят, будто ты чуть самого Анашкина не убил.

– Я?! – Колька поперхнулся яйцом. – На кой ляд он мне?

– На той! Говорят, будто ты на него корову, как собаку, натравил. Она его чуть в клочья не порвала.

Колька в ответ рассказал дяде Коле про то, как он гнал стадо через село, как Анашкин вышел из машины, как корова – вот дура! – стеганула его хвостом, как тот упал рожей в навоз, как матерился. Только Колька-то здесь при чем? Никакую корову ни на кого он не натравливал. Просто шел, о своем думал.

Дядя Коля хохотал в голос, особенно когда слушал, как Анашкин в коровье дерьмо влетел. Четверть пустела, а Кольке было совсем не весело.

– Что ж теперь делать-то, дядя Коля, а? – грустно и растерянно спросил Колька своего старшего и мудрого товарища.

– Не дрейфь, Колян. Держи.

Дядя Коля положил перед Колькой серый бумажный квадратик с грязными типографскими буквами на нем.

– Что это? – не понял Колька.

– Путевка в жизнь, – подмигнув, пояснил дядя Коля.

Колька взял бумажку и стал читать:

– «Гражданин Осипов Николай Васильевич… На основании… Вы призываетесь на действительную военную службу… Надлежит явиться… При себе иметь…» Так это повестка!

– Правильно, – кивнул дядя Коля. – Повестка. Уж чем в тюрьму – лучше в армию.

– А откуда она у тебя?

– Давеча встретил почтальонку, просила соседям передать. У них сына должны призвать.

– Так он Васильевич, а я – Федорович!

– Какая разница? – махнул рукой дядя Коля. – Ты Осипов – и он Осипов. Ты Николай – и он Николай. А что до отчества – скажешь, машинистка ошиблась. Никто и проверять не станет. В строю отчеств нет. Одни фамилии и звания.

Колька отложил повестку. Дядя Коля разлил еще по одной.

– Послушай, – дядя Коля не донес до рта стакан с самогоном, – может, тебе и в самом деле лучше в тюрьму?

– Да ты что?! – Колька на всякий случай положил повестку в карман. – В армию – так в армию!

– А-а. Ну-ну, – успокоился дядя Коля и спокойно выпил.

Колька его поддержал, опустошив свой стакан. Некоторое время оба умиротворенно прислушивались к своим ощущениям, наслаждаясь магическим действием самогона на мыслительный процесс.

– Дядь Коль, – решил задать жгучий вопрос Колька. – А при царе вы как жили? Если наша жизнь – не жизнь, кругом одни анашкины, то при царе-то вам каково было?

Дядя Коля не спеша склеил самокрутку, так же не торопясь прикурил.

– При царе, говоришь? – хитро глянул он на присмиревшего Кольку. – При царе?.. Ты, парень, меня, видно, в политику решил втянуть. А то мало мне ее было. – Дядя Коля затянулся махоркой, налил еще себе и Кольке. – При царе жили сносно, – продолжил он, опрокинув стакан. – Хорошо ли, плохо ли – сравнивать не буду. Там, – дядя Коля показал на потолок, – в Москве, поумней нас с тобой люди сидят. Им и решать. Только ситец при царе стоил восемь копеек аршин, а за пять целковых можно было корову сторговать. А теперь ты за сколько корову купишь? И где теперь тот ситец?

Колька пьяно мотнул головой:

– А самогонка при царе в какой цене была?

– У-уй! – взвился дядя Коля. – Не было при царе самогонки! Нет, для себя, конечно, гнали, кто пожадней. Но при старом режиме ведро водки стоило восемьдесят копеек, стало быть, четверть – двадцать. Я в депо получал двенадцать целковых в месяц. Нешто я стал бы покупать самогон, если на пятак я мог и выпить, и закусить?

Дядя Коля залпом опорожнил еще один стакан и вдруг, совершенно трезво, приблизив свое заросшее щетиной лицо к лицу Кольки, отчетливо сказал:

– Беги отсюда, паря! Нету тут для тебя жизни. Паспортов даже, видишь, не дают, как при Иване Грозном, крестьян к земле привязывают. – Он затянулся махрой и продолжил: – Армия! Что армия? Ну, засветит тебе фельдфебель, или как их теперь, по-нынешнему, зовут – сержант, – в глаз. Ну и что? Нам с тобой на это смотреть нечего. Это все пустяки. И раньше народ мордовали, и теперь все то же. Разве только лютее. На то мы и мордва, чтоб нас мордовали. Зато в армии ты специальность какую приобретешь. Я вон слесарить выучился. А ты или механиком, или электриком выучишься. – Дядя Коля свернул новую самокрутку. – А главное, Коля, – толкнул он в плечо собутыльника. – Главное – паспорт себе приобретешь. А с паспортом ты король! Хочешь – на Магнитку. Хочешь – в Комсомольск-на-Амуре. Хочешь – еще куда. Вся жизнь перед тобой открыта. Не то, как я, пастухом при стаде на старости годов прозябать будешь.