Последняя пассия, Ксюша Короленко, надолго отбила у Мишки охоту к развлечениям с представительницами прекрасного пола. Почти целый год Ворон воздерживался от любых связей, тем более длительных, настолько напугала его любовница, ухитрившаяся организовать покушение на него.

— Вот почему все бабы не могут быть такими, как Наковальня? Ну, не баба — сказка же! А досталась в итоге отморозку Жеке Хохлу, — продолжал размышлять вслух Ворон, вспоминая давнюю свою знакомую Марину Коваль. — И чего я, дурень, не подсуетился вовремя? С ее мозгами мы б вообще горя не знали, это ж какая хватка — не всякому мужику такое снилось. Чего она нашла в этом Хохле? И ведь любит же, судя по тому, что я тут видел. Леон! — заорал он вдруг. — Леон, пивка принеси мне!

Через несколько минут в баню зашел высокий светловолосый мужчина в спортивном костюме. Правый глаз его был закрыт кожаным кружком, правое ухо отсутствовало, а через всю щеку тянулся розовый неровный рубец. Обе руки телохранителя тоже были сильно обожжены, а на левой еще и не хватало двух пальцев, но это не мешало Леону удерживать поднос с пол-литровой кружкой пенящегося пива.

— Ставь сюда, — похлопал по полку рядом с собой Ворон. — Слышь, Леон, а пробей-ка мне информацию кое-какую.

— Слушаю, — отозвался телохранитель, забирая поднос.

— Коваль Дмитрий Викторович.

Леон удивленно вздернул левую бровь:

— В смысле? Это же кандидат на мэрское кресло.

— Это я и без тебя знаю, — поморщился Ворон, садясь и беря кружку. — Эх, хорошо… — крякнул он, сделав большой глоток холодного напитка. — Официальную мульку я два раза прочитал, а ты мне нарой все что можно из, так сказать, неофициальных источников. Потому что сдается мне, что-то нечисто с этим кандидатом. Уж больно фамилия у него для нашего города звонкая. Улавливаешь? — Он вопросительно посмотрел на телохранителя.

— Вы думаете, что он как-то связан?.. — Договаривать Леон не стал, справедливо опасаясь, что произносить догадку вслух не стоит, Ворон и так все поймет.

— Что-то мне подсказывает, что вполне может быть такое. Но проверить надо, мало ли. Фамилия не то чтоб очень уж редкая, но тут еще и отчество…

— Тоже не Сигизмундович, в общем-то, — пожал плечами Леон, — но я, конечно, проверю. А вы напрямую спросить не хотите?

— Ты что — больной? Конечно, не хочу. Ей только дай тему — она ее вмиг разовьет, а мне без интереса, чтобы она сюда вернулась.

— С чего бы ей возвращаться? Им и там неплохо.

— Ну-ну, — неопределенно протянул Ворон и снова приложился к кружке. — Ты иди, Леон, иди…

Телохранитель вышел, плотно закрыв за собой двери парилки. Бросив поднос на стол в предбаннике, Леон вышел на крыльцо, закурил и задумался. Если выяснится, что новоиспеченный кандидат на мэрское кресло действительно приходится каким-то родственником Наковальне, то он должен предупредить ее раньше, чем принесет эту информацию Ворону. Леон умел быть благодарным и прекрасно помнил, кто именно спас ему жизнь, оставил крупную сумму денег на банковской карте, а также устыдил Ворона, и тот после выписки из больницы и реабилитации снова взял его к себе на работу, пусть и не совсем телохранителем уже. Если бы не Марина, неизвестно, курил ли бы сейчас Леон вот эту сигарету. Не будь ее — и Ворон, скорее всего, не повез бы его, обожженного и тяжело раненного, в больницу. Но Марина настояла, и благодаря ей Леон выжил и смог снова встать на ноги. И теперь самое малое, чем он может ей отплатить, — это предупредить о происходящем в их городе.

Леон вспомнил, как перед тем как уйти из больницы, Жека Хохол сунул в его тумбочку небольшой листок бумаги, на котором написал свой номер телефона. Леон положил его за обложку паспорта — на всякий случай, чтобы просто не объяснять никому, откуда у него чей-то номер с английским кодом. Теперь нужно улучить момент, когда он останется один, и позвонить Жеке — так будет лучше. Хохол все-таки знает свою жену и сможет предугадать реакцию. Хорошо бы, чтобы этот потенциальный мэр оказался однофамильцем — Леону меньше всего на свете хотелось причинить неприятности Марине. А в том, что эти неприятности неминуемо возникнут, он почему-то не сомневался.

…иногда бесчувствие бывает мучительней самой острой боли.

Юкио Мисима, писатель

Утро началось ссорой. Обычная такая семейная ссора — как у всех. Кто и что первым не так сказал, даже не поймешь, а выливается в приличный конфликт. Хохол держался как мог, сглаживал, пытался спустить на тормозах, но в конце концов тоже не выдержал и заорал, чем окончательно вывел и без того легко возбудимую Коваль из себя. Сочтя за благо ретироваться, Женька пошел из кухни, и вот тут едва не произошло непоправимое. Нож — тяжелый, из тех, что используют для тренировок десантники, — как-то сам собой лег в руку. Марина даже не сразу поняла, откуда он взялся, как попал на стол — обычно Хохол держал такие вещи в небольшой запирающейся беседке на заднем дворе. Но рукоять так удобно и привычно улеглась в ладони, словно всю жизнь там и лежала. Размахнувшись, Марина бросила нож, и тот, пролетев через кухню, воткнулся в дверь над самым ухом Хохла. Тот слегка дернул щекой, стараясь ничем не выдать того, что именно испытал секунду назад, услышав стремительно приближающееся к голове лезвие. Марина же, глядя на глубоко вошедший в дверь нож, вдруг поняла, что натворила. Но даже теперь она не могла показать мужу всю глубину своего ужаса, отчаяния и страха — нет, только не это, она сильнее, она всегда сильнее, она же Коваль, она не боится и не жалеет.

— Ну, что ж, пора, чувствую, в дурку вещи упаковывать, — проговорила она спокойным тоном, но Женька, проживший с ней много лет, хорошо знал цену этому спокойствию.

Марина, повернувшись на каблуке, вышла в гостиную через вторую дверь, находившуюся у нее за спиной, и щелкнула замком. Хохол, с усилием вырвав из покореженной доски нож, повертел его в руках, зачем-то провел по лезвию пальцем, оставив на подушечке тонкий порез и чуть видную кровавую дорожку, а потом, размахнувшись, изо всех сил швырнул нож в ту дверь, за которой только что скрылась жена:

— С-сука!

— Ну все верно, — раздалось из-за двери насмешливое, — уж если менять, то обе синхронно, чего ж с разными-то жить будем? Молодец, Хохол, дизайнер прямо.

— Заткнись! — заорал он, не в силах контролировать себя. — Заткнись, я тебе сказал, сука полоумная! Совсем башней поехала?! Ты в кого ножи мечешь, малахольная?! Слова сказать нельзя! А если бы пацан дома был?!

— Вот это тебя и спасло! — отрезала Марина, по-прежнему не открывая двери, чтобы муж не увидел, как она бессильно сидит за ней на полу и, кусая губы, старается не заплакать от нахлынувшего ужаса.

Хохол хлопнул себя по губам, сообразив, что, будь Грегори дома, мог услышать, какими словами он только что крыл его мать, а подобных выходок при сыне он себе не позволял. Даже хорошо, выходит, что его нет дома. Но что теперь делать с Мариной? В какой-то момент рука у нее не дрогнет, и что тогда? А ведь на месте Хохла может оказаться кто угодно — от управляющего рестораном до юриста или официанта. И что потом делать?