А Танька почему-то все внимательнее вглядывалась в этот снимок. Словно что-то хотела там разглядеть непонятное.

– Дядя Сережа, подарите мне эту фотку, – вдруг попросила она. – Вы на ней такой симпатичный.

– Сережа везде симпатичный, – сказала мама, разглядывая фотографию. – Хотя здесь… пожалуй, в самом деле неплохо выглядит. Особенно на фоне этой дикой стены.

Гладкая белая стена уходила куда-то в необъятную даль. И вся была, как разноцветными обоями, увешана картинами. Современными такими – черными квадратами и красными треугольниками, которые всем давно уже надоели. Нормальные картины попадались редко, случайно затесались.

На фоне этой мешанины инспектор Смолл и наш папа выглядели особенно симпатично.

Папа с мамой остались на кухне – пить чай дальше и разговаривать, а мы пошли в свою комнату.

– Лешк, – сказала вдруг Танька, – давай свою волшебную лупу.

– Хочешь получше дядю Сережу разглядеть? Держи.

Танька взяла лупу и стала разглядывать снимок, потом вернула ее Алешке.

– Она у тебя какая-то мутная.

– А у тебя и такой нет! – обиделся Алешка. – Что ты там разглядываешь?

– Вот, видишь, две нормальные картины?

– Ну! Пацан какой-то и тетка. А чего там подписано?

В нижних уголках рам были пришпилены карточки с названием картин и автора. Только никак не разобрать, очень мелко. К тому же стена уходила вкось, и картины смотрелись как-то боком.

– Никак не разберу, – пробормотала Танька.

– Тебе это надо?

– Надо! – решительно сказала Танька. – Очень надо!

Как сказал бы Буратино, здесь какая-то тайна.

– Дим, – сказал Алешка, – тащи свой одноглазый телескоп. – Он прикнопил снимок к полке и отступил на несколько шагов.

Танька взяла подзорную трубу и уставилась на снимок.

– Так я и знала, – прошептала она. – «Мальчик со скейтом» и «Биатлонистка». Только вот художника не разберу. Какой-то Чушкин, что ли?

Алешка взял у нее подзорную трубу и подтвердил:

– Точно: Чушкин! Или Кашкин!

– Более-менее! – высказалась Танька. – Мне надо знать точно. Здесь какое-то очень плохое дело. Вот если бы эти портреты немного развернуть и увеличить…

– Легко, – сказал Алешка. – У папы есть одна сотрудница, рыжая такая…

– Дяде Сереже пока не надо говорить.

– А я и не собирался, – фыркнул Алешка. – Больно надо! Завтра я ей звякну и распоряжусь.

Танька вопросительно глянула на меня. Я кивнул:

– Звякнет и распорядится. Тетя Женя его побаивается.

– Так! – Распахнулась дверь, и появилась мама. – По очереди в душ и – спокойной ночи.

– Я свою очередь Таньке уступаю, – расщедрился Алешка. – Чего я в душе не видел!

– Воды и мыла, – отрезала мама. – И, по-моему, уже очень давно. – Тут она увидела приколотую к полке фотографию папы и Смолла и одобрила: – Хорошо смотрятся.

– Стараемся, – сказал Алешка.

– Иди стараться в ванной.

Тетя Женя работает у нашего папы в научно-техническом отделе. Они там делают всякие экспертизы, составляют на компьютерах разные оперативные программы, устанавливают неустановленных граждан и разыскиваемых лиц. Тетя Женя очень хороший специалист, папа ее очень ценит, а с Алешкой они большие друзья.

Как только мы пришли из школы, Алешка ей сразу же позвонил на работу:

– Теть Жень, вы тайны любите?

– Вообще-то не очень. Они мне уже поднадоели.

– А я люблю!

– Понятно, – вздохнула тетя Женя. – И что тебе надо?

Алешка объяснил.

– Не вопрос. Пришли мне снимок по электронке.

– А я не умею.

– Так я и поверила. Самолетом управлял, поезд водил, экскаватор по всему району гонял, а компьютер…

– Папа не велит, – перебил ее Алешка.

– Я его понимаю. Тогда вот что. Я сегодня в вашем районе буду, подходи со снимком. – И уточнила: – Сергей Александрович не должен об этом знать?

– Какой Сергей Александрович?

– А у тебя их много?

– А! Полковник Оболенский? Конечно, теть Жень, это ему сюрприз.

– К Новому году? Или ко Дню полиции?

– Как получится.

– Ладно, к трем часам к Дому туриста подходи.

Алешка быстренько сунул снимок в ранец. И вовремя – пришла мама из магазина.

– Привет, – сказала она. – Какие новости в школе?

– Старые, – нехотя отозвался Алешка.

– Понятно. И куда ты собрался?

– В школу. Меня после уроков оставили.

– А почему ты дома?

– Отпустили пообедать.

– Достукался, – огорчилась мама.

– Ага, – согласился Алешка. – Перестарался. Я пошел?

– Иди. Отбывай наказание.

Алешка вернулся довольно быстро, подмигнул мне (глазом или ногой), мол, порядок, и уселся за стол.

– Ты что? – удивилась мама.

– Обедать.

– Ты же уже обедал.

– Проголодался. Нельзя, что ли?

– А вот Танечка…

– Никогда не обедает, – по-своему закончил Алешка мамину фразу. – Фигуру стережет. А зачем художнику фигура? Не балерина же.

– Я хотела сказать, что балерина руки перед едой моет.

– Какая балерина, мам?

– Художница.

– И художница тоже руки моет? А фигуру не бережет. А вот балерина…

В руках у мамы был половник. И как она удержалась? Наверное, потому что Алешка вовремя «заткнул фонтан».

Тут пришла из лицея Танька. Балерина-художница.

– Ща руки пойдет мыть, – сказал Алешка, – а потом будет фигуру беречь.

Он угадал: Танька помыла руки и на мамин вопрос ответила:

– Спасибо, я не проголодалась.

– Вот! – сказала мама. – А некоторые по два раза обедают, лишь бы уроки не делать.

Если бы вдруг Танька отказалась, например, спать по ночам, то мама, конечно же, нас упрекнула:

– Вот! Некоторые дрыхнут до полудня, а Танечка – молодец! – третью ночь не спит.

А Лешка бы добавил:

– И руки по ночам не моет. И головой не топает.

После обеда мама ушла поболтать к соседке Зинке, а мы втроем уселись на Лешкиной тахте обсуждать сами не зная что. Потому что Танька вернулась домой еще более задумчивой, чем уходила.