— Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательствовашей причастности к покушению на президента, — скорбно сообщил он мне.

Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самымрешительным образом.

— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас ипервого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсеговорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, вфуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но занекоторые дела поотбивать бы ей руки.

— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.

Польщенная, я сообщила:

— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем такмного детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве можетполучиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когдаштампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство,честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали моиродители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, чтописатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно,сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех неупомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи отгосударства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает,только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял быпочему его народ убывает…

Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:

— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.

— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. —Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Ещебабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварноподсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то доменя ел.”

На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-торазочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.

— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверилон, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.

— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?

— Биография типичной террористки.

— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Какбы он с вами согласился!

— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Домаего не оказалось.

Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — тамзнают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в оченьплачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они нев курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труданаберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбымогут узнать о ней?

Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами жеи виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущемнашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, темболее, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.

Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую(иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув наполковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:

— Мой муж у моей подруги.

Полковник сразу удивил меня новым вопросом:

— Что он там делает?

— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадатьсяи глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.

— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.

— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда пообоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то естьодна, а другой…

Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами,каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уходмужа.

Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меняуспокаивать.

— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжковздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это дажепустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…

Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила,слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:

— А что мне предстоит?

Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:

— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, гдевы взяли гранатомет?

Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь подстолом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился,я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот дочего доводит пьянство.

Ну? И как я буду теперь выкручиваться?

А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей странепрезумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента нестреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будетдоказано обратное.

— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я?Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.

— Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, —торжествуя, сообщил полковник.

— Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета.Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогдаарестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослоенаселение Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже имладенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительнонеплохо.

— Кто?

— Наши враги, разумеется, кто же еще?

Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.

— Сколько вам заплатили? — рявкнул он.

Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почемубы не помолчать?

— Кто?! — еще громче прогремел полковник и дляубедительности хватил кулаком по столу.

Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость икротость, мол какой уж там гранатомет — собственной тени шугаюсь. Однакополковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел своечеткое мнение, с которым расставаться не привык.

— Кто вам заплатил? — устрашающе гремел он.

Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопилапохлеще самого полковника: