Чем больше я размышляла, тем становилось ясней, что никакогомужика они не найдут. Раз сразу не нашли, то и надеяться не на что, тем более,что их слишком уже устраиваю я. Да и чем тут не устроить: из пистолета стрелятьумею, в комнате, из которой жахнули, была, гранатомет в руках сжимала…

Правда в комнате был и Валерий. Удивительно куда Любаподевалась. Очень ей повезло. Кстати, почему Любу мою в соучастии неподозревают?

Впрочем, глупый вопрос. Люба, как мать-героиня, совсем неподходит на роль террористки, да и ее муж как отец-герой на эту роль неподходит. Соседи тоже не подходят, если верить полковнику, он же не врет, нетсмысла. Он и сам был бы рад кого-нибудь посолидней подозревать, но некого.Короче, остаюсь одна я.

После мысли такой мне сделалось нехорошо.

Что же со мной будет?

Вот упрусь и, если не начнут пытать или бить, буду стоять насвоем: не покушалась! Фиг дождутся от меня признаний!

И чего добьюсь? Осудят без моих признаний.

От этой мысли мне стало очень плохо. В таком состоянии я изаснула. Заснула с мыслью решительно свою вину отрицать, а тут этот сон. Какпосле него не задуматься?

И я задумалась.

“Если буду отрицать, ничего не выиграю. Полковник ужесмотрит на меня как на врага народа, а дальше еще сильней ожесточится…

Смотрит как на врага? А кто я ему?

Враг!

И он мне враг в создавшейся ситуации: уж никак не желает мнедобра.

А раз он враг, то почему бы мне не воспользоваться егооружием против него же самого? “Если, используя атаку противника, обращаешь еепротив него самого — это победа. Тогда меч врага, несший смерть тебе, станеттвоим мечом и обрушится на самого противника.” Очень верно сказано. Так ипоступлю. А почему бы и нет?”

Мысль сначала показалась абсурдной. Это же авантюра!Авантюра чистой воды! Я конечно сочинять мастерица, но всему есть предел…

Господи, о каком пределе идет речь, когда никто несобирается меня на волю выпускать! Так и загнусь в четырех стенах от скуки, атут хоть какое-то разнообразие.

Кстати, чем черт не шутит, может и выгорит. Во всяком случаедолжен же кто-то найти этого мужика.

Правильно: “Когда противник совершает нападение, а твоиглаза ловят движение его меча и пытаются следовать за ним, ты теряешьсамообладание и терпишь поражение, потому что сам приводишь к себе меч врага —это “остановка”. Когда же ты видишь меч, собирающийся поразить тебя, но непозволяешь своему уму “останавливаться” на этом, а просто воспринимаешьдвижения противника, продолжаешь двигаться навстречу противнику и, используяего атаку, обращаешь ее против него самого — это победа.”

С этой мыслью я забарабанила в дверь, громогласно сообщив:“Хочу сделать признание!”

Полковник встретил меня как родную, обрадовался, устремилсянавстречу, придвинул кресло.

— Присаживайтесь, Софья Адамовна, и давайте говоритьначистоту. Рад, что вы одумались.

— Конечно одумалась, — ответила я. — Как тут не одуматься.На вашей баланде я, чего доброго, раздобрею.

— Ну что вы, — удивился полковник. — Здесь наоборот всехудеют.

— Это они от переживаний, а пища, хоть и отвратительная, нодля меня излишне калорийная. Я же долго переживать не умею, а пухну уже и начистой воде, все от того, что мало в нашей жизни здорового движения. В нашейгородской жизни вообще мало здорового.

Полковник насторожился, видимо испытывая сомнения неограничусь ли я только этим признанием. Было заметно, что он не склонен ждатьот меня хорошего, однако я тут же его обрадовала: сразу к делу перешла.

— Делаю официальное признание, — заявила я.

Полковник вооружился авторучкой и суетливо потянулся кстопке бумаг.

— Из гранатомета на президента покушалась я, как мне самойэто ни противно!

Полковник, вместо того, чтобы писать, так и застыл савторучкой. Рот он тоже не забыл открыть — в общем, были все атрибутыизумления. Вот и пойми после этого человека. Странные мы, люди, создания.Странные и непоследовательные. Не такого ли признания добивался он от меня, такпочему же медлит? Почему не записывает?

— Софья Адамовна! — воскликнул полковник. — Что же толкнуловас на это ужасное преступление?

Я сделала страшные глаза и изрекла:

— Не “что”, а “кто”!

— Кто? — прошептал он, мобилизуясь на большие деяния,конечно же в связи с предстоящими моими признаниями.

— БАГ, — коротко ответила я, немало озадачив полковника.

— БАГ? — переспросил он.

— БАГ, — подтвердила я. — Аббревиатура тайного общества,которое вынудило меня пойти на это ужасное преступление.

Полковник растерялся, потому что никогда не слышал про этообщество. Еще бы! Никто не слышал! Даже я!

— Что означает аббревиатура? — деловито поинтересовался он.

Я пожала плечами:

— Никто не объяснял. Спасибо, хоть это знаю.

— Кто же члены тайного общества?

— Все, кого особенно устраивал бардак, воцарившийся в нашейстране. Прошел слух, что президент решительно собрался с бардаком кончать.Правда, решительно он только собирается, а кончает вяло, не кончил и до сихпор: конца и края бардаку не видно, но члены БАГа очень боятся увидеть конец. Вобщем, не хотят рисковать, вот подальше от греха и затеяли убрать президента.Жребий пал на меня, — с немалой важностью сообщила я.

Полковник изумился:

— Софья Адамовна, а вам-то этот бардак зачем?

Вопрос, должна сказать, завел меня в тупик: зачем же и всамом-то деле этот бардак мне? И почему я так им дорожу? Я, и грамма добранародного не приватизировавшая, не имеющая даже скромного кусочка всемнадоевшей “трубы” — ни нефти ни газа, ни одной акции, ни заводика, нидепутатского мандатика. Ничего от бардака не имею и вряд ли поимею, сохранисьтот бардак. Я не бедная, лгать не стану, но состояние мое не мной нажито, аследовательно никак не относится к бардаку. До обидного не относится.

Пока я раздумывала, полковник подкинул мне новый вопрос:

— К тому же вы говорили, что любите президента. Или вылгали?

— Никогда не лгу, — успокоила я его и из скромностидобавила: — Без крайней нужды. Действительно к президенту испытываю самыетеплые чувства. С этими чувствами за гранатомет и взялась. Уж пускай, думаю,мигом погибнет хороший человек от моей доброй руки, чем так мучаться ему, нашейстраной управляя. В создавшихся условиях нет хуже пыток!