– Ведите их к месту камлания, – поразмыслив, повернулась она к вождям. – Всех ведите. 

Люди одобрительно загомонили. Пленников вывели из чума. Таскув вышла следом и отправилась к себе; место камлания находилось недалеко от её дома – всего-то за бубном сходить придётся.

Паул наконец накрыли тишина и спокойствие. Теперь уж остаётся только ждать, что скажет родовая шаманка, а на камлания и вовсе никому хода нет, кроме “знающего” и “хранителя”. Таскув поднялась на пригорок,  где стоял её дом, и огляделась. Не реши она вернуться в паул, чтобы родичей от возможной беды уберечь, уже шла бы об руку с Унху через древний лиственный лес и дальше через каменистую равнину до величественной Пурлахтын-Сори. Надо ли было? Думается, вряд ли чужаки, коли зло в сердце несли, дали бы запросто себя скрутить. Но там видно станет.

У самого порога кто-то перехватил Таскув за руку. Она вздрогнула и в первый миг попыталась высвободиться. Но тут же крепкая знакомая до теплой лёгкости в голове рука обхватила её за талию. Унху нетерпеливо и зло прижался губами к её губам, прошептал между поцелуями:

– Что ж ты обманула меня, милая Таскув?  Сказала – сегодня.

– Не сердись, – она упёрлась ладонями ему в грудь и отстранилась,  заглядывая в лицо. – Неужто не слыхал, что старейшины задумали?

Унху улыбнулся, на смуглом лице сверкнули белые зубы.

– Слышал только, как кричала в небе моя соколица, звала в дорогу, а сама не пришла.

Он снова прильнул поцелуем. И стоять бы так всю жизнь, чувствуя прохладу ночи на щеках и его губы на своих,  да время не ждёт.

– Старейшины меня позвали. Просят пойманных в лесу чужеземцев открыть,  не духи ли злые.

– А и пусть бы на них, – беспечно усмехнулся Унху. – Ты всех предупредила, а что с чужаками дальше станется – не наша забота. Сейчас уйти можем. Немедля.

– Что ты такое говоришь? – Таскув нахмурилась и отступила.  – Хочешь, чтобы невинные люди пострадали?

– Такие ли они невинные?  Что ж ты тогда домой неслась, сломя голову. Верно, потому что в злом умысле их подозревала? Да они нас долго обижали. Когда наш народ зыряне на север гнали, в гиблые земли, те не отставали.

– Давно это было, не нам судить. И уж тем более не мстить их потомкам.

Таскув совсем расстроилась,  не так она хотела с Унху разговаривать и не о том. Не думала, что так всё обернётся с чужеземцами, что их без разговоров пленят, да ещё и духами посчитают.

– Так значит,  не идём сегодня никуда? – разочарованно вздохнул охотник.

– Нет. Домой возвращайся. А меня старейшины ждут. Ещё хватятся. В другой раз решим, что делать.

Решительно она открыла дверь и скрылась внутри. Но как же хотелось вернуться! Она знала, что Унху ещё стоит снаружи и ждёт. Но скоро раздались его шаги и затихли вдалеке.

Таскув обошла очаг и сняла со стены бубен, который всегда висел над её постелью. Осторожно она провела пальцами по упругой коже, что за все лета, кажется, даже ничуть не истёрлась. Что сказала бы Ланки-эква,  узнай она, что правнучка, унаследовавшая её великий дар,  решит им пожертвовать?

Верно, по голове не погладила бы. Да и, правду сказать, во время камланий Таскув очень сомневалась,  сможет ли бросить всё. Но когда думала об Унху, вновь обретала уверенность.

Ночной лес обступил со всех сторон тёмной бесчисленной ратью елей и лохматых лиственниц. Тихо позвякивали от каждого шага амулеты на шее, фигурки людей и животных на особой, обрядной, парке и цепочка с оловянными подвесками на косах. Полузаросшей тропой, где каждый торчащий из земли корешок был знаком, Таскув дошла до места камлания. Там уже разожгли костёр, который разбрасывал во все стороны желто-оранжевые отсветы. Людей было много, и всего двое из них – вогулы из старейшин. Остальные – люди с запада,  высокие и громадные, точно осколки гор. Каждый из них – воин,  который пришёл сюда для того, чтобы спасти своего вожака. И на лицах их не было страха. Чего бояться, коли душа чиста и голова не отягощена злым умыслом?

Таскув отыскала взглядом Отомаша и его сына, поманила их рукой: подойдите. Старейшины глянули недовольно, но препятствовать не стали. Чужеземцы приблизились к костру, за ними подтянулись и остальные их люди. Встали вокруг него, повинуясь её молчаливому жесту. Оранжевый свет ещё больше вытянул лица чужаков, бросил бронзовые блики в их глаза. Теперь они ещё сильнее походили на идолов. Верно, такие, с чертами, вырезанными твёрдой рукой, стоят на их капищах. Таскув достала из маленького поясного тучана горсть сухих трав и бросила в огонь. На неё они не подействуют, а вот им помогут отрешиться от всего и раскрыть свою суть. Мужчины отшатнулись было, когда пламя взметнулось коротким всполохом,  но снова покорно замерли. Сейчас у них выбора нет.

Таскув обошла костёр, мягко и часто ударяя кончиками пальцев в  бубен. Тот отзывался тихим гудением, спокойным, мерным, мелодичным. Он почти пел, пробуя голос, обещая раскрыть любые тайны. Она приняла от “хранителя” еду для совершения “кормления огня”: строганину и собранные по осени кедровые орехи. Вернулась по своим следам и бросила подношение в пламя. Шипение стихло, качнулось в стороны тепло,  будто в попытке обнять всех вокруг. Таскув сняла с пояса колотушку и снова ударила в бубен. Мерно постукивая то по коже,  то по ребру его, обошла уже впавших в безразличие чужеземцев, тихо напевая без слов, а потом закрыла глаза и обратилась к духам-покровителям.

Она звала их, просила милости и совета. Как помогали они её прабабке, а до неё ещё многим пращурам. Духи не ошибаются и не причиняют зла, коли обращаться к ним с уважением и не гневить. Таскув вскинула руки к чёрному, обсыпанному звездным крошевом небу, гортанно крикнула, призывая покровителей. И они отделились от огня сначала короткими вспышками, а затем размытыми фигурами, закружились-заплясали в воздухе, увлекая за собой. То припадали к земле, то взмывали над самыми верхушками елей. Голос бубна под рукой Таскув становился всё увереннее и громче. Бился в груди вместе с сердцем, отдавался в голове утробным пением.

Порхали над огнём искры, словно сорванные с ветвей листья, и гасли,  сыпались на лицо и волосы пеплом. Духи-покровители вихрями носились между елей, покачивались и звали. Рвалась душа вместе с ними расправить крылья и взмыть высоко-высоко, с птицами. Упасть камнем вниз и снова вспорхнуть, не достигнув земли, смеясь и ликуя,  что это выходит так легко. Легче, чем дышать.

Звенели фигурки людей и зверей на одежде в такт ударам колотушки о бубен. Таскув не смотрела кругом, закрыв глаза, но видела всё. Тёмные, окутанные маревом фигуры чужеземцев не шевелились, не отвечали на зов, не рвались присоединиться к их огненному танцу. А значит, люди они, не духи – нечего бояться.

Она вдохнула, медленно опустила бубен, ударяя в него всё реже, и остановилась. Постояла неподвижно, приходя в себя, а затем огляделась. Воевода Отомаш и Смилан смотрели на неё со смесью удивления и почтения. Иногда Таскув становилось любопытно взглянуть на себя со стороны во время камлания, и казалось, что ей легко это удастся, если захотеть. Но она боялась. Страшно было увидеть вместо обычной семнадцатилетней вогулки полубезумную шаманку, которая будто бы ходит по краю человеческого мира и мира духов. А ну как оступишься?