вместе, то и ужин провести должны непременно вчетвером, по старой, давно установившейся, железнодорожной традиции. Я был не против, тем более пообедать так и не успел, продуктами в дорогу не озаботился, а ужинать в одиночестве, под неизбежно заинтересованными взглядами работающих в ресторане попутчиков, перспектива не на много лучше, чем трапезничать с незнакомыми людьми, почти в двенадцать ночи.

Моя способность обзаводиться полезными знакомыми, меня давно не удивляет, но тот факт, что среди них, по большому счёту, нет ни одного человека желающего мне хотя бы чем то навредить, до сих пор продолжаю воспринимать, как подарок свыше. Абсолютно идеальных людей не бывает — это понятно. И эти, два серьёзных мужчины и весёлый парень, лет двадцати пяти от роду, тоже были, как говорится, не без греха. Одни «космические» чаевые, без стеснения подсчитываемые ими при мне, чего только стоят. Я уже не говорю про алкоголь, закупленный кем то из них в московском гастрономе и реализуемый гостям общепита на колёсах, за три цены. Но в остальном, все они, очень приятные люди, полные огромной, почти нескончаемой доброты и любви ко всем окружающим, независимо от их статуса и размера кошелька.

— Даже и не думай — крепко сдавив мою широкую ладонь, потребовал Никита Валерьянович, шеф повар ресторана, поезда Москва-Краснодар. — Ты гость. А гостей обычно угощают. Что же это за хозяева такие, если деньги с них начнут брать?

— Ну, я хотя бы за коньяк, давайте рассчитаюсь — попробовал я снова сунуть двадцать пять рублей, излишне полноватому мужчине.

— Не хулигань. Обижусь — погрозил мне мощным кулаком дядя Миша, помощник шефа у плиты. — Мясо лучше лопай. Подкрепляйся. Жека говорил, что ты штангист. А у них еда на первом месте. Я тоже, раньше… Занимался… Но, правда, вес был у меня… Да и потом, рука.

— Он не штангист. Он молот крутит. Вот так берёт… И над башкой — внес пояснение, буфетчик Женя. — Я ж говорил. Ты перепутал.

— Молот? А зачем? Он что, кузнец? — не сдался дядя и сделал характерный жест рукой.

Не знаю, что там за завтрак ожидает пассажиров нашего поезда, после такого возлияния основных действующих лиц этого пищеблока, но ужин мне очень понравился. Давно я не сидел в такой тёплой компании, за таким хлебосольным столом.

Проснулся от лёгкого тычка в бок. Открыл глаза, но ещё долго не мог понять, где нахожусь и почему прямо перед моими зрачками находится стенка, оклеенная странными рельефными обоями, зелёного цвета.

— Мы ушли. Свет гасить или встанешь — услышал я за спиной, совершенно незнакомый голос.

— Не надо. Встану — не поворачиваясь сказал я в ответ, больше для затяжки времени, чем от желания поговорить.

Входная дверь захлопнулась, я повернулся на спину и сразу всё вспомнил. Поезд Москва-Краснодар, вагон для своих, купе номер восемь, затем ресторан, а дальше… Дальше события маячили одним мутным пятном, изредка выпускающим наружу, громкий смех, звон стеклянной посуды, смелые тосты и здравицы, адресованные непонятно кому. В общем ужас и, как следствие, дикое похмелье. Скинул вниз затёкшие ноги, приподнялся, присел.

— Пить надо меньше — выдал я затасканную фразу и рывком опустился на нижнюю кровать.

Посмотрел на часы — без минуты пять сорок. И зачем меня тогда подняли, в такую рань? Спал то совсем ничего. Снова завалиться или сходить ещё чего нибудь попить? Может полегчает?

— Да. Не пил никогда и начинать даже не стоило — высказал я себе скромный упрёк и тяжело вздохнув, поднялся.

Перед выходом в коридор оценил свой внешний вид, присев, чтобы рассмотреть лицо. Отражение в зеркале выглядело кошмарно и я тут же ему об этом поведал:

— Пьянь ты подзаборная. Смотреть на тебя противно. А ещё культурный человек.

Жёстко? Да. Но абсолютно справедливо. А человек, смотрящий на меня с той стороны, всё равно обиделся. Сначала он нервно дёрнулся, а затем быстро поехал прочь, вслед за открывающейся дверью и вскоре вовсе исчез. Опа, а я похоже, поторопился с выводами, по поводу своего отражения. Увиденное в коридоре выглядело ещё хуже. Маленький человечек, с длинным, как у лошади лицом, испещрённым крупными морщинами, красными от недосыпа глазами и тремя волосинками, рыжего цвета, плотно обнимавшими лысину с левой стороны, смотрелся куда экстравагантнее.

— Ты кто? — поинтересовался я у кошмара, стоявшего напротив меня.

— Рустик. А ты?

— Алёхин. Вчера сюда поселился.

— Помню. Мужики про тебя говорили — сказал несостоявшийся сосед и попытался просунуть руку в помещение.

— Подожди — остановил я его, мысленно зацепившись за выскочившее в моей голове разногласие. — А, где это мы стоим? По графику станция ещё не скоро.

— В чистом поле околачиваемся. Почти два часа — ответил он и вновь попробовал пробиться вперёд.

— А, чего мы тут забыли? — так и продолжая стоять, словно стена, потребовал я более чётких разъяснений.

— А я знаю. Симофор горит, вот и не едем. Да подвинься ты. Мне инструменты взять надо.

Глава 2

После краткого блуждания по вагону, проспал ещё примерно часов пять. Когда проснулся, видимость за окном была намного лучше, даже несмотря на то, что дул ветер и падал мелкий, почти крупинками снег. Прямо перед вагоном лежало ровное, белое поле, справа виднелась прозрачная роща из тонких, коротких берёз, слева мелкие заросли и похожий на болото, замёрзший водоём. Ни дорог, ни машин, ни домов. Идиллия. И если бы не орали за стенкой, долго бы я ещё лежал на своей узкой полке, любуясь этой, природной красотой.

— Идите вы все! — разрывал пространство истеричный голос. — Сам знаешь, куда! Нет в моей должностной инструкции такого пункта! А значит, никуда я не пойду! Не заставите! Вот почему бы Михалыч, тебе самому туда не сходить?! А!

— А то ты не знаешь, почему — услышал я ответ говорившему, на повышенных тонах. — Да слова бы тебе не сказал, сам бы выдвинулся. Если бы не проклятый ревматизм.

— Тогда помощника отправляй! Ну ладно машинист, я понимаю. Ему нельзя уходить. А этому салабону, чего в тепловозе делать?! Мух прошлогодних ловить?! — снова спросили очень громко, за стенкой моего купе. — Или что, ему тоже никуда нельзя отлучаться?!

— Нельзя и ты об этом сам прекрасно знаешь.

— Не. Ну нормально. Мне так можно, а ему видите ли нельзя. Ты себя слышышь, дядя Коля?!

— Женя — вполголоса, ответили крикуну. — Ну я тебя, как человека прошу. Сходи. Сынок. А я тебе в конце месяца премию выпишу. Большую. А чтоб тебе сейчас не так обидно было, вот… Лично от меня, двадцать пять