вытянулся в выпаде; второй, пригнувшись, — выскочил из-за его спины, желая застать соперника врасплох. Но тархтарин ловко увернулся, отразил коварную атаку. Меч с силой ударил по арабскому клинку, отчего оружие вылетело из ладони. Не успев отскочить, обезоруженный воин ощутил, как широченная лапища сжимает его шею, лишает воздуха. Тархтарин, не отпуская пленника, скрестил клинки с очередным противником, ногой оттолкнул его от себя. Третий попятился, напружинился для атаки, но тут полузадушенный соратник, хрипя, полетел в него. Непроизвольно схватив товарища, араб повалился на землю. Не успев сообразить что-либо, увидел перед собой сверкающий шлем и холодный, безразличный взгляд светло-карих глаз.

Меч снёс головы обоим, едва слышно свиснув в воздухе. Занеся клинок за спину, воин отразил атаку — араб, стоящий за его спиной, рычал, исходя ненавистью, желая отомстить за павших соратников. Шагнув назад, он бросил в лицо тархтарина сухую землю и мгновенно атаковал. Тархтарин, зажмурившись, увернулся — лезвие лязгнуло о кольчугу, смазанный удар пришёлся на рёбра, отозвавшись болью. Схватив руку атакующего, тархтарин вонзил меч в его горло. Сорвав с пояса флягу, бегло промыл глаза. Опустошённая тара глухо ударилась о землю; провернув тяжёлый клинок, воин зашагал к шипящему клубку сцепившихся противников.

Арабы, рыча, окружили второго дружинника. Слыша за спиной крики товарищей, они понимали, что совсем скоро получат удар в спину, поэтому сжимали кольцо. Окружённый ими воин был настоящей громадиной, да ещё и вращал в руках мечи. Один его вид внушал страх, но о бегстве не было и мысли. Питаемые вином и злостью, двое ринулись на тархтарина, отвлекая внимание на себя. Сабли с противным скрежетом поползли по покрытым рунами клинкам. Арабы наваливались на массивные мечи, впиваясь яростными взорами в серые глаза незнакомца. В этот миг ещё двое, вылетев из-за их спин, направили клинки в голову витязя. Но тот резко скрутился ежом, подставив под удар закреплённый на спине щит. Потеряв равновесие, арабы повалились на землю; тархтарин, не мешкая, снёс им головы, развернувшись, атаковал остальных. Мечи шипели, лязгали о сабли и стальные пластины панцирей*; тархтарин отбрасывал от себя пьяных арабов, словно щенков, норовящих ухватить за штанину. Непомерно широк и силён, он воспринимался помутнённым алкоголем разумом и не человеком вовсе.

Резко размахнувшись, витязь атаковал соперника, тот выставил саблю, пытаясь отвести удар. Пронзительный звон, блеск и резко утратившая в весе сабля — араб непонимающе уставился на обломок своего клинка, выхватил из ножен кинжал и замер, чувствуя острую боль, сковавшую горло. Сжав рассечённую шею, он сделал шаг к отвернувшемуся врагу, выставил кинжал для атаки. Но силы иссякли, так и не дав закончить выпад.

Закрутив мечи, витязь попятился, пытаясь осмотреться. Арабы боялись растянуться в кольцо, ведь их осталось мало, и жались друг к другу, думая, как же одолеть соперника. Заметив на его лице улыбку, воины насторожились, остановились. Тяжёлая ладонь легла на плечо одного из них, сжала до хруста и отбросила в сторону. Обернувшись, воины ахнули — ещё один такой же громадный витязь заносил над ними меч. Остатки смелости улетучились вместе с хмелем, воины с криками бросились врассыпную.

— Волот, не упусти их! — крикнул кареглазый, пускаясь в погоню.

Волот лишь ухмыльнулся в ответ, перехватив меч, бросил его в беглеца, второй меч — в следующего; резко выхватив сакс* из ножен, поразил третьего. Арабы корчились от боли, впиваясь пальцами в дорожный камень — броня уберегла от мгновенной смерти, но всё же впустила тархтарскую сталь в тело. Волот подошёл к первому, обхватил черен* торчащего из спины меча и надавил, оборвав мучения поверженного. Высвободив меч, направился к следующему. Оглянувшись, крикнул:

— У тебя все, Баровит?

Но дружинник скрылся из виду, и это настораживало.

* * *

В два шага настигнув одного из беглецов, Баровит снёс ему голову, бросился за вторым, но тот успел пролезть под разрушенным основанием каменного забора.

— Радмила, нагони его! — крикнул витязь, взглянув на крышу дома. Приглушённый стук и срывающаяся с крыши черепица стали ему ответом. Незримый соратник отправился на поиски беглеца.

Баровит осмотрелся — трое арабов бежали вдоль пристани в сторону торговых площадей; витязь бросился следом. Воины хотели было разделиться, но увидав узкую улочку, ринулись к ней, желая заманить противника в ловушку.

Понимая, куда его ведут, Баровит ускорился; вытянув руку, ухватил араба за ворот кольчуги, резко отбросил за спину. Несчастный повалился на дорогу, с грохотом покатился по мостовой. Витязь вошёл в жерло западни, всмотрелся в ухмыляющиеся лица соперников. Арабы выхватили кинжалы. Предвкушая победу, бросились на тархтарина. Баровит уклонился от клинка, схватив руку противника, рванул на себя; сжав затылок несчастного, впечатал голову в стену. Пыл второго мгновенно убавился, и тот, развернувшись, бросился прочь дальше по улочке. Но широкая ладонь вмиг накрыла плечо, сильный удар сбил шлем. Сжав подбородок беглеца, Баровит резко развернул его голову. Бездыханное тело глухо рухнуло, слабо отозвавшись эхом. Сделав шаг назад, витязь уже был готов направиться к выходу, как что-то холодное под стальной скрежет кольчуги коснулось шеи, поползло по щеке. Коснулось и остановилось.

Резко ухватив клинок, Баровит обернулся — тот самый араб, которого он бросил на мостовой, стоял перед ним, вытянув меч. Не сразу витязь заметил стальное остриё в его шее. Остриё медленно спряталось в рассечённой плоти, и сражённый тут же осел. Баровит увидел девушку за спиной противника, обеспокоенный взгляд красивых голубых глаз.

— Вовремя ты, — ухмыльнулся витязь, рассматривая мокрые золотистые прядки, прилипшие к лицу.

Девушка коснулась его шеи, провела по щеке, стирая кровь с неглубоких порезов.

— Не сильно он тебя?

Её прикосновение отозвалось жаром, отчего сердце учащённо забилось. Сделав шаг назад, словно от прокажённой, Баровит затараторил:

— Ладно всё, Умила. Поспешим к остальным. Кольчугу надень. Далеко оставила?

Умила замерла на миг, не опуская руки. Непонимание разрасталось в груди, обида, страх. Тот, с кем росла с малолетства, теперь сторонился её, словно мавку* на болоте.

— Недалеко, — шепнула она и направилась к выходу.

Стоило покинуть сырую улочку, как Умила едва не врезалась в грудь Волота. Витязь обхватил её плечи, закрутил:

— Цела?

— Да цела я, цела, — фыркнула девушка. — Радмилка где?

— Тут, — улыбнулся Волот. Заприметив Баровита, кивнул: — Теперича куда?

— Возвращаемся к батыю, токмо разделимся, — ответил Баровит, всматриваясь в тень на крыше каменного дома, — мы с Радмилой по торговым площадям пройдём, а вы с Умилой вдоль пристани Золотого Рога*.

— Ладушки, — согласился Волот.

Умила покосилась на Баровита; встретившись с ним взглядом, отвернулась, зашагала к причалу.

— Ты куда? — прошипел Волот.

— За кольчугой да луком. Идём, надеть подсобишь.

Баровит смотрел ей вслед, чувствуя, как тоска