я предавался этим мыслям, незваный гость глядел на меня с нежностью и печалью, не проронив при этом ни слова.

Я присел на шконке, подобрав ноги. Что-то внутри перевернулось, в душе засаднило. Растерянность овладела мной.

– Отец, – машинально вырвалось из моих уст. – Зачем? Тебе нельзя сюда приходить!

Глава 3

Сказав это, я замер. Отец… Мой отец совсем не такой. Нет, что-то общее в чертах лица у них есть, только мой родитель был типичным новым русским из девяностых, полубандитом-полубизнесменом. У него до сих пор в шкафу висит малиновый турецкий пиджак, в котором папа ездил на разборки. Коротко стригся, ходил в тренажёрку, качался, таскал на шее массивную золотую цепь. Она в доме не сохранилась, осталась только на старых фотках. Надо сказать, выглядел тогда папа угрожающе.

Потом, в двухтысячных, набрался манер, пообтесался, но я-то знал, на что он способен. Закатает врага в асфальт и не поморщится. Как говорится, old school. Таких больше не делают.

А человек, который вошёл в палату тюремной больницы, держался иначе, в нём сразу чувствовалась порода, нечто, что автоматически выделяло среди других. Это сложно описать, тут надо видеть и чувствовать.

Но почему я назвал его отцом, причём это произошло совершенно непроизвольно? В голове промелькнула догадка: кажется, это сработала память того, в чьём теле я оказался. Стоило мне слегка потерять контроль над собой, как он включился. Да уж, такими темпами и до шизы, то есть шизофрении недалеко. Скоро буду сам с собой разговаривать.

С другой стороны, из всего необходимо извлекать пользу. Вряд ли удастся встроиться в этот мир без знаний о нём, а память реципиента (слово-то какое!) может стать в этом хорошим подспорьем. Вот только надо научиться ей управлять. Честное слово, не хочу делить башку с другим сознанием.

Пока я размышлял о том, что произошло, отец положил руку мне на голову.

– Здравствуй, сынок! Я не мог не прийти. Я до сих пор чувствую вину перед тобой. Ты проявил истинное благородство, когда взял вину старшего брата на себя.

Та-дам! Оказывается, я буду мотать четверть века не за себя, а за чужого человека… Девки заплясали ещё интересней! Даже не по четыре, а по восемь в один ряд. Не, ну ни хрена себе аттракцион неслыханной щедрости за мой счёт! Понятно, что паренёк, в теле которого я оказался, выгораживал своего брата, но если взглянуть на вещи трезво, мне до его родни как до лампочки. То есть абсолютно фиолетово. Для меня они никто и звать их никак.

Вот только что мне прикажете делать? Сказать, что вы ошибаетесь и, вообще, я не тот, за кого вы меня принимаете? Так ни одна вменяемая собака не поверит. Да я и сам бы не поверил.

От такого открытия меня кинуло в жар.

– Ты правильно поступил, – продолжил гнуть линию отец «родной». – Только у Валерия есть шансы удержать наш род на плаву. После моей смерти он станет достойным наследником и продолжателем фамилии Ланских.

Ага, выходит, мы с реципиентом двойные тёзки. Только вот в два раза от этого слаще не стало.

– Мне пришлось публично заявить, что я отрекаюсь от тебя и что ты больше не мой сын, – голос собеседника дрогнул. – Это был худший день в моей жизни. Я чуть не сошёл с ума.

Нет, это я чуть не сошёл с ума, когда сообразил, в какую «Санта-Барбару» угодил не по своей воле.

– Но хуже всего пришлось матери. Она высохла от горя.

Мама… мамочка… Тут я взял себя в руки. Женщину, про которую говорит мой собеседник, я не знаю. Мама осталась в другом мире, даже боюсь представить, как она сейчас.

У неё доброе улыбающееся лицо, смеющиеся глаза. Когда мне было плохо, я приходил к ней, мы просто разговаривали, и мне становилось намного лучше. Она всегда поддерживала меня, переживала мои огорчения сильнее, чем я, и больше меня радовалась моим успехам…

Я скинул с себя это наваждение – образ женщины с далеко не увядшей красотой…

– Отец, – я сглотнул тугой комок слюны, – пожалуйста, расскажи, как всё произошло на самом деле.

Он удивлённо посмотрел на меня.

– Анатолий?

– Папа… Я могу тебя называть моим отцом?

– Публично – нет, но здесь мы одни.

– Папа, не задавай мне, пожалуйста, вопросов… Просто отвечай на мои. В последнее время я стал сам не свой, в голове всё перепуталось, а я должен разложить всё по полочкам… Почему мой брат убил этих несчастных?

– Несчастных? – в голосе отца проснулась ненависть. – Это были наёмные убийцы, подосланные Голицыными. Разумеется, с подачи Остерманов. Эти фамилии давно ненавидят нас и делают всё, чтобы окончательно втоптать в землю. Валерий, твой брат – последняя надежда нашей семьи. Он делает большие успехи в бизнесе и политике, простолюдины любят его…

Другими словами, мой братик – популист. Знакомо до омерзения.

– И тогда наши враги решили убить его, – продолжал отец. – Валерия заманили в ловушку, якобы прочитать лекцию в закрытом клубе. Он часто так делает, его речи пользуются спросом у публики. Когда он приехал, на него напали. Напали не просто так, а с целью убить. Защищаясь, он применил магию. К сожалению, киллеры погибли все до одного. Свидетелей произошедшего не осталось; доказать, что это была самооборона, он бы не смог. Тем более убийцы оказались как на подбор сплошь отставные унтера, половина с боевыми наградами. Следствие с самого начала было бы пристрастным, учитывая, как много у нас врагов в высших эшелонах власти. Валерий сначала хотел сдаться на милость судьбы, но ты принял решение взять вину на себя и заявил, что приехал тогда вместо брата.

Собеседник немного помолчал.

– Приговор оказался очень суров. Я попробовал попасть на аудиенцию к его величеству. Хотел упасть к его ногам и молить, чтобы тебя помиловали, ведь это в его власти. Но во дворе мне сказали, что император слишком занят и что нет смысла искать случай, чтобы с ним встретиться.

С одной стороны, это меняло дело. Я был рад, что мой брат – не Джек-потрошитель, убивающий невинных направо и налево. С другой – мне предстояло сидеть и сидеть, так что повода для оптимизма не имелось.

Саднило же меня сейчас другое.

– Почему ты отказался от меня, папа?

Действительно, после всего этого в семье на меня молиться должны, а тут прямо как в тридцатые годы: дети отрекаются от отцов, отцы – от детей.

– Мне намекнули в Сенате, что в противном случае следователь не станет закрывать глаза на