Если бы Цзэдун был рожден в год кота, а его невеста — в год крысы, бракосочетание не состоялось бы. Но ему не повезло: мальчик был рожден в год змеи, а невеста — в год свиньи. Геомантия одобряла такое сочетание, и поэтому приготовления к свадьбе шли полным ходом.

Сватовство проходило без молодых. Сначала родители выслали опекунам девушки (она была сиротой) записку-карточку с указанием восьми иероглифов жизни юного жениха. В ней были прописаны имя, фамилия, дата и час рождения. Почти неделю священник с помощью Книги перемен определял, насколько подходят друг другу молодые. Все это время Цзэдун молился, чтобы боги указали на невозможность женитьбы. Но гексаграммы (знаки, используемые при гадании по Книге перемен) выпали удачно, и священник объявил о дате свадьбы.

На следующий день родители подростка надели свои лучшие одежды, украсили повозку лентами и цветами и запрягли в нее самого молодого и породистого вола. Отец держал в руках конверт из красной бумаги с изображением дракона. В конверте находилось некое подобие брачного договора, по которому Цзэдун брал на себя обязательства по содержанию своей будущей жены. Отец был доволен собой — указанную в договоре сумму мальчик нигде не смог бы заработать, кроме предприятия отца. По сути, он попадал к нему в кабалу на долгие годы. Был у Женшеня и еще один повод для радости, но он предпочитал держать его при себе.

Тем временем повозка, которой правил батрак, наряженный по случаю праздника не хуже хозяев, прикатила к дому невесты. За распахнутыми настежь воротами были видны вырезанные из бумаги фигуры — «заяц счастья» держал в руках «рыбу счастья». Обрядовые фигурки должны были приманить будущей семье удачу и богатство: заяц символизировал многочисленное потомство, а рыба — сытую, безбедную жизнь.

Опекуны невесты встречали сватов у крыльца. На него был вынесен семейный алтарь, перед которым, преклонив колени, помолились все взрослые. Во время молитвы Женшень отыскал взглядом невесту, которая подглядывала за гостями в щелку двери. Он медленно прикрыл веками глаза, как будто подтверждал некую давнюю договоренность, о которой знали только они вдвоем.

После молитвы все, наконец, зашли в дом, откуда уже неслись умопомрачительные запахи праздничной еды и рисовой водки.

Сама свадьба состоялась на третий день после сватовства. Жених не поехал за невестой (на самом деле Цзэдуна с утра рвало; бледный и обессиленный он отлеживался в своей детской комнате, но это не отменило церемонии), но традиции вполне допускали, чтобы это сделали друзья жениха или его близкие.

Свадебный «поезд», тронувшийся от дома невесты к дому жениха, выглядел представительно и серьезно: впереди выступали два батрака с горящими факелами в руках. Чуть позади, потупив глаза в притворном смущении, чинно шествовали две подружки невесты с красными зонтиками в руках. Красный цвет олицетворял потерю невинности, которая предстояла невесте.

Саму девушку несли в красном паланкине. Полы его были отогнуты так, чтобы было видно богатое платье и свадебный макияж невесты. Выбеленная белилами до снежного цвета, с затянутыми на затылке волосами и крохотными, подведенными ярким кармином губами, невеста походила на фарфоровую куклу. Но Цзэдун, который нашел в себе силы и вышел навстречу процессии, не обращал внимания на эти тонкости. Он смотрел во все глаза и не мог поверить вероломству отца: в паланкине сидела та самая девушка, которую он однажды застал в их доме в самой пикантной ситуации.

Цзэдун закусил губу до крови и мысленно поклялся, что он пальцем не притронется к своей «жене». Но только через три года он смог сбежать из дома, чтобы больше никогда в него не вернуться. О своей первой женитьбе он старался не вспоминать и впоследствии вообще отрицал, что был женат до брака с Ян Кайхуэй.

По сравнению с его родной деревней, Дуншан казался Цзэдуну по-настоящему крупным городом. Это был уездный центр со всеми причитающимися ему по штату благами цивилизации: банком, тюрьмой и уездной школой. В школе семнадцатилетнего юношу приняли вполне благосклонно: он был начитан, интеллигентен, да и отец (очевидно, чувство вины было ему не чуждо) отсыпал сыну в дорогу не одну монету.

Учителя отмечали его способности, знание китайских классиков, канонических конфуцианских книг. Позже Мао вспоминал о двух книгах, присланных ему двоюродным братом, в которых рассказывалось о реформаторской деятельности Кан Ювэя (сторонник либеральных реформ). Одну из них он даже выучил наизусть. Его любимыми героями стали основатель первой единой Китайской империи Цинь Ши-Хуанди, разбойники из романа «Речные заводи», военные и политические деятели эпохи Хань, выведенные в романе «Троецарствие», затем Наполеон, о котором он узнал из брошюры «Великие герои мировой истории».

И все же на кусок хлеба Цзэдуну приходилось зарабатывать самостоятельно. Он не гнушался никакой работы — переписывал свитки для библиотеки, составлял жалобы крестьянам, разгружал повозки и даже мыл посуду в небольшом кабачке недалеко от школы. Там он чаще всего и кормился.

В эту осень, через год после поступления в школу, Цзэдун уже чувствовал себя коренным жителем Дуншана. Ему было восемнадцать лет, он был высок и худощав. Мягкий поначалу, он быстро понял, что выжить в городе можно, только стиснув зубы и научившись толкаться. Нельзя сказать, что он был драчлив — в критической ситуации он бледнел, ладони его становились холодными и влажными, а сердце билось где-то в горле. Но юноша знал, что стоит один раз отступить — и пощады ему не будет. Поэтому он обычно носил с собой довольно длинную, отполированную ладонями палку, которой можно было если и не отбиваться, то хотя бы угрожать.

Впрочем, до драк доходило нечасто. Как-то так получилось, что Цзэдун быстро оброс нужными знакомствами и связями. Он умел быть благодарным и полезным. Так, в лавочках на рынке он нашел нескольких давних приятелей отца, познакомил с ними одного авторитетного молодого человека с той улицы, где жил сам, и обеспечил себе прикрытие в полукриминальной среде, занимавшейся мелкими кражами и сбытом краденого. В библиотеке он нашел редкий свиток и переписал его для директора школы, собиравшего коллекцию древнекитайской литературы. Все это он делал с таким тактом и легкой усмешкой, что никому и в голову не пришло обвинить его в подхалимаже.

В этот день он шел с занятий на рынок, где надеялся подзаработать, разгрузив очередную партию товара или посторожив какую-нибудь лавку. Холодный ветер пробирал до костей. Цзэдун шел быстро, наклонив голову, чтобы ветер не резал глаза, и чуть не столкнулся с приятелем.