* * *

В официальных хрониках тех лет редко упоминается личная трагедия коммунистического лидера. В 1927 году младшему сыну Мао — Аньлуну — едва исполнился год. Когда начались гонения, Цзэдун успел переправить семью в затерянную в горах деревушку Чангша. Он был уверен, что там их не затронет война. Правда, на этом его забота о первой семье закончилась. Зато начинался новый этап личной жизни.

В своем последнем письме равнодушному мужу Ян Кайхуэй выводит трепетной рукой следующие строки:

Кайхуэй еще красива и молода — ей всего 25. На руках трое маленьких детей. В деревушке, куда сослал их муж-революционер, всего несколько дворов. Люди живут тем, что возделывают судную скалистую почву, разводят тощих коров. Интеллигентной женщине, дочери университетского профессора, приходится самой делать всю тяжелую работу. Пятилетний Аньин и четырехлетний Аньцин стараются помогать ей, чем могут, но это у них еще плохо получается. Они собирают хворост для печки, приносят от ручья по чайнику воды.

Братья очень дружны. Мама занята малышом, который постоянно болеет, и мальчишкам зачастую приходится самим искать, что поесть. Они не брезгуют весенними червяками, выползающими из оттаявшей земли, личинками жуков, побегами молодой травы. Впрочем, подавляющее число жителей деревни питается тем же самым.

В таких условиях семья прожила три года. Это были тяжелые годы, но именно они приучили Аньина и Аньцина к самостоятельности, что потом спасло им жизнь.

В тот день, на третий год их жизни в Чангши, братья бродили в лесу неподалеку от деревушки. Они надеялись поймать несколько лягушек и приготовить их на костре. Лягушки считались настоящим лакомством среди деревенской детворы. У них были мясистые ножки, а зажаренная на углях кожица хрустела, как куриная.

Но пока добыча ограничивалась лишь одной довольно жалкой особью. Аньин как раз присматривался к подозрительной кочке, когда вдали послышался непонятный шум и звуки выстрелов. Мальчишки переглянулись и со всех ног бросились к дому. Впрочем, кочевая жизнь научила их осторожности — они не стали выбегать на открытое место, а спрятались за плетеной изгородью. Увиденное потрясло их — вооруженные мужчины выводили из дома мать с малышом на руках. Она кричала и сопротивлялась, но мужчины были сильнее и без проблем затащили ее в повозку.

Аньин хотел кинуться на защиту матери, но крепкая рука схватила его за шиворот. Оказывается, за трагедией наблюдал и сосед — нестарый еще мужчина, недалекого ума, но добрый и покладистый. Он зажал рот Аньину, давая ему понять, что сейчас не самое время поднимать шум. Аньцин в это время сидел рядом. Он побелел, как полотно и трясся всем телом, но не мог отвести взгляда от людей, уволакивающих его мать в неизвестном направлении.

Больше они ее никогда не видели.

* * *

Ян Кайхуэй выследила разведка Гоминьдана. Сейчас сложно сказать, кто именно выдал место, где скрывалась жена коммунистического лидера, но Чан Кайши тут же воспользовался возможностью ослабить конкурирующую партию. Он дал приказ захватить женщину с детьми и переправить ее в столицу. Во время тяжелого переезда маленький Аньлун умер. Женщине даже не дали похоронить ребенка.

В столице Кайхуэй предложили сохранить жизнь, если она публично отречется от мужа, опорочит его в глаза приверженцев партии. Дело в том, что несмотря на жестокое подавление крестьянских восстаний, Чан Кайши не чувствовал себя уверенно на посту руководителя Китайской республики. Все больше крестьян откровенно занимали позицию коммунистов. Слухи о реформах, проводимых в районах, занятых КПК, будоражили умы и сердца людей.

В этой ситуации гораздо эффективнее была информационная война. Гоминьдан распространял слухи о кровавых расправах, которые устраивали коммунисты, выставлял их настоящими монстрами. Свидетельство жены одного из наиболее известных лидеров могло серьезно повлиять на отношение людей.

Кайхуэй впала в состояние, близкое к прострации. Смысл жизни для нее был утерян. Муж скрывался в горах и не подавал о себе вестей, судьба старших детей была неизвестна, малыш, на которого она возлагала столько надежд, с которым песталась день и ночь, умер у нее на руках, и его выкинули из повозки, как мусор. Душевная боль была так сильна, что блокировала все остальные эмоции.

Пытать ее не было смысла, но в Гоминьдане работали опытные революционеры и психологи.

— Ян Кайхуэй, готовы ли вы свидетельствовать, что ваш муж отдавал команды на расстрел мирных людей? Ваше молчание будет расценено как согласие. Подпишите документ и мы выпустим вас на свободу и найдем ваших детей.

Кайхуэй молчала.

— Вы еще молодая женщина, у вас вся жизнь впереди! Зачем вам защищать этого подонка? Разве он сделал вас счастливой? Мы дадим вам дом, работу, вы найдете приличного мужчину, у вас все будет хорошо! Вам надо всего-навсего сказать несколько слов о бывшем муже.

Кайхуэй молчала.

— Вы что, думаете, он оценит такую преданность? Да он уже два года как женат на другой! Она родила ему дочь и скоро подарит еще одну! Он просто избавился от вас, чтобы начать жить с другой!

— Вы лжете! Подонки, мерзавцы, да как вы смеете наговаривать на моего мужа?! Он — святой! Вы недостойны даже целовать пыль у его ног! Я никогда не скажу о нем ни одного плохого слова, можете хоть резать меня живьем! Я при всех скажу, Мао Цзэдун — великий человек, только он сможет возродить Поднебесную, вернуть Китаю славу мировой державы. Люди пойдут за ним, а не за вами, шакалы и лизоблюды!

Ян Кайхуэй казнили прилюдно, сделав из ее казни показательную расправу над приверженцами коммунизма.

А Мао Цзэдун в это время обнимал новую подругу, которую нашел еще два года назад. Ей тогда было 19, как и Кайхуэй, когда они поженились. Испытал ли Мао чувство вины, когда до него донеслась весть о казни жены? Сложно сказать. Но, говорят, годы спустя, напившись, Цзэдун частенько плакал и вспоминал своего «гордого тополька», выговаривая ей, что она оставила его без поддержки. И никто не решался напомнить ему, что он сам отправил молодую жену в богом забытую деревню, за три года ни разу не поинтересовался, как она там живет, а всего через полгода после разлуки уже объявил своей гражданской женой новую пассию.