- Ну наконец-то! - бросается Олег к Рите. - Пошли, - берет ее за руку.

- Что это, что? - лепечет Рита. - Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...

Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.

- И солдаты, - шепчет Рита со страхом.

- Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой. - Охраняют...

- От кого? От нас? - изумляется Рита.

- Мало ли... - пожимает плечами дядечка.

Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:

- Ельцин обращается к москвичам...

- Велели к двенадцати здание освободить.

- Как же, освободить им...

- Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.

- Что? Что? - дергает его за руку Рита. - Что ты имеешь в виду?

- Разделились на "они" и "мы", на какой-то там комитет и на просто нас, москвичей. Видишь призыв?

В четыре у парламента митинг.

- А разве у нас есть парламент? - простодушно удивляется Рита.

Ничего-то она не знает! Олег как-то звал ее с собой, в какое-то там движение, да она не пошла; надоели собрания в школе, на факультете.

- Это же совсем другое! - убеждал горячо Олег.

Убеждал, да не убедил.

Впервые смотрит Рита на Олега почтительно, снизу вверх: какой он серьезный, взрослый! Впервые замечает, как он красив. Высокий открытый лоб, смелые, широко расставленные глаза - близко посаженные Рита терпеть не может! - густые брови, а ресницы длинные, как у ребенка, и застенчивая улыбка. Но сейчас Олег непривычно серьезен, почти суров.

- Идите к танкистам! - кричит с машины севшим от напряжения голосом человек в плаще. - Убеждайте их! Разговаривайте с ними! Только не делайте из них врагов: у них положение сложное.

- Пошли! - решительно говорит Олег. - Какой-то план, видимо, есть. Так что будем делать что говорят. Вот что говорят, то и будем делать, - жестко повторяет он. - Это им не шестьдесят четвертый...

- А что, что было в шестьдесят четвертом?

- Ты разве забыла? Тогда по-тихому, по-семейному сняли Хрущева. Тоже отдыхал на море. А они собрались своей теплой компанией - Политбюро - да и сняли. Но сейчас мы этого не допустим! Дураков больше нет! Пусть подтвердят врачи, что Горбачев действительно болен! Покажут его, если он, конечно, не при смерти! Сам пусть скажет, что с ним такое произошло!

Олег шагает размашисто, широко. Говорит нервно и взвинченно. Рита еле за ним успевает.

- Смотри, танки. И бэтээры...

- Но я не понимаю, - беспомощно бормочет Рита. - Как ты их различаешь?

- Они в самом деле похожи...

Олег взглядывает на Риту и впервые за это утро чуть улыбается - нежно и снисходительно.

- Ах ты, дурочка! - обнимает ее за плечи. - Танк - это когда есть дуло. Понятно?

- Понятно.

У Александровского сада стоит целая танковая колонна. Крыши люков откинуты, торчат мальчишеские головы в шлемах. Танкисты "запирают" своими машинами Красную площадь., Олег подходит к первому танку.

- Ну что, ребята, в матерей стрелять будете? - резко и неожиданно спрашивает он, "Не так, не так, - в смятении думает Рита. - Тот же, с машины, сказал: "Не делайте из них врагов!" И, смягчая жесткие слова Олега, жалобно просит:

- Вы уж, мальчики, против нас не идите.

И неожиданно один из танкистов им отвечает - тихо и не очень уверенно:

- Да мы и не собираемся. Не беспокойтесь.

- Сынок, я понимаю: у вас приказ, - вмешивается в разговор стоящий рядом прямой старик с выправкой кадрового военного. - Но можно выполнять формально.

Что он имеет в виду? Непонятно. А мальчик в танке кивает.

"Невероятно: танки у Александровского... Сколько мы здесь сидели, отдыхая от Ленинки. Или просто так, у тюльпанов. Ждали друг друга, читали, целовались с мальчишками. И вдруг - танки..."

Между тем на Манежной под мелким дождем начинается митинг. Над грузовиком развевается российский флаг, на который все то и дело поглядывают, к которому еще не привыкли, и вот смотрят - не налюбуются, за него радуясь, им гордясь. Никогда Риту не трогала эта символика: флаги, гимны, гербы. Почему же теперь у нее на глазах слезы?

- С нами - депутаты России, - кричит в рупор с грузовика человек. - С нами - представители демократических партий. Где президент? Что с ним?

Мы требуем, чтобы он выступил перед народом! Мы объявляем бессрочную политическую забастовку!

Дождь все сильнее, и Рита, спохватившись, раскрывает зонтик.

- Мы - к вам.

Под зонтик ныряют две девушки, прижимаются к Рите.

- Стойте здесь. Я сейчас.

Олег шагнул ко второму танку.

- У нас присяга, - не дожидаясь никаких слов и призывов, говорит белобрысый, с худой, цыплячьей шеей мальчишка. Сколько же ему лет? Совсем, ну совсем пацан. - Мы ведь не сами...

- Вы давали присягу защищать свой народ и правительство, - перебивает его Олег. - А правительство - это сейчас Ельцин, потому что Горбачев неизвестно где. Нужно защищать Ельцина, а не путчистов.

И тут вмешивается наконец командир.

- Идите, идите отсюда, - нервничая, говорит он. - Сейчас пойдут бэтээры.

- Но я стою на тротуаре, - возражает Олег. - Зачем мне уходить? Они же не по тротуару пойдут. - И снова поворачивается к танкистам:

- Думайте, ребята, думайте! Поддержите хунту - всем нам жить в фашистской стране.

- Скажешь тоже - "фашистской"! - совсем разнервничался командир. Хватит нас агитировать!

Но Олега неожиданно поддерживает какой-то казах в огромной, мохнатой шапке.

- В своего, русского, палить будешь? - недоумевает он и почесывает в затылке, сдвигая шапку на лоб.

- Задавишь кого - век себе не простишь, - скорбно качает головой женщина в пестром платке.

- Можно стрелять в воздух, - думает вслух прямой старик. - Вроде бы подчинился...

- Да уйдете вы или нет? - истерически кричит командир. - Мы сейчас разворачиваемся - ив казармы, ясно?

- Чего это вы нас гоните? - возмущается в ответ лохматый дед в промасленной куртке. - Я по этой тропе еще в детский сад топал.

Общий хохот разряжает накаленную атмосферу. Ничего себе - тропа! И когда это он, интересно, топал-то в детский сад? В прошлом веке, что ли?