Свидетельница Гажик жила рядом с домом, где помещалось гестапо.

— Я много раз слышала женские крики и детский плач. Они раздавались из подвала гестапо. Я слышала слабые голоса: «Глоток воды! Ради бога, глоток воды! Мы умираем!» Когда часовой зазевается, мне удавалось сунуть в окно через решётку кружку с водой или корку хлеба, я тогда я слышала детские голоса: «Не пей, не пей всё,

оставь мне хоть каплю». Я видела через забор, как сажали людей в серую машину. Я слышала собственными ушами, как пятилетняя девочка, не понимая, что происходит, кричала матери, которую волокли в машину:

— Мамочка, мамочка, я поеду с тобой!

Тогда немецкий офицер вытащил из кармана тюбик и смазал девочке губы каким-то веществом. Девочка затихла, и её бросили в кузов...

Собираясь удирать из Краснодара, немцы стали поджигать дома. Они подожгли здание Госбанка, табачного склада и многие другие. Потом они подожгли здание гестапо, в подвалах которого были заперты люди.

— Я потом была в этих подвалах, — рассказывала свидетельница Гажик. — Первое, что я увидела, был труп с отрезанными руками. Кругом лежали обугленные трупы людей и рядом с ними — покоробившиеся от жары банки из-под бензина. Трупов было так много, что нельзя было их сосчитать. И не только в подвалах! Весной нам отвели под огород участок во дворе дома, где помещалось общежитие «Зондеркоманды» — вот этих!

Свидетельница гневно указала на скамью подсудимых.

— Когда мы начали копать, нашли несколько трупов замученных советских людей... Это они их убили! Они!

Страшен был рассказ свидетелей о том, как немцы заживо сожгли людей.

— К нам в дом заполз неизвестный человек. У него было полуобгорелое тело...— рассказывала свидетельница Рожкова.— Он весь был изранен, обожжён, челюсть у него была сбита набок. Он успел только сказать нам, что он пленный красноармеец-узбек. Он выбрался из подвала гестапо после того, как рухнуло подожжённое здание. Он сказал, что в камере, где он сидел, было 40 человек, но спасся только он один, остальные все заживо сгорели... Мы положили красноармейца на постель, стали ему помогать, но он умер...

В зале присутствовал старый священник. Верующие граждане Краснодара его хорошо знают. Это священнослужитель Георгиевской церкви Ильяшов.

Священник пришёл на суд рассказать о зверствах немцев. Седая голова старика тряслась от гнева, когда он смотрел на скамью подсудимых. В голосе священника закипали слёзы, когда он рассказывал о многих хорошо знакомых ему русских семьях, у которых гитлеровцы отняли кормильца, замучили мать, растерзали сына или дочь.

— На следующий день после бегства немцев из Краснодара меня пригласили совершить погребальный обряд в одну семью, которая переживала большое горе. Только что привезли тело единственного сына, убитого фашистскими палачами. Я был в семье моего знакомого фотографа Луганского. Ещё недавно мы встретились с Кирюшей, а сейчас вот пригласили меня совершить погребальный обряд.,

— Немцы убили? — спрашиваю я.

— Немцы, батюшка, будь они прокляты!

— Я не мог совершать обряда, слёзы безудержно катились из глаз, думалось о русских людях, безвинно погибших на своей родной земле от руки немецких извергов. Погибла от их проклятых рук и моя соседка Раиса Ивановна. Я близко знал её семью — хорошая, дружная, трудолюбивая русская семья... Немцы удушили Раису Ивановну каким-то отравляющим веществом — никаких ран на ней не было, только лицо избороздили красноватые полосы. Многие прихожанки рассказывали мне, как зверствовали гестаповцы. Всё, что творили здесь немцы,— массовые облавы, истребление тысяч мирных людей — окончательно убедило меня в том, кто такие немцы.

Я свидетельствую здесь перед всем русским пародом, перед всем миром, что это дикие звери, и нет у меня слов, которые бы выразили всю ненависть и проклятие наше этим извергам!

Пожилой рабочий Котов был в «душегубке». Это человек, который вышел живым из могилы...

Рабочий Котов пришёл рассказать суду всё, что он видел. Ему трудно было стоять, трудно было говорить,— он пережил слишком глубокое потрясение. Он стоял перед судебным столом и то и дело дрожащей рукой проводил по вискам.

— Свидетель Котов,— сказал председатель суда,— вам трудно стоять, вы можете давать показания сидя...

И вот человек, который чудом выбрался из могилы, сидел на стуле перед микрофоном и тихим голосом рассказывал...

Это было 22 августа 1942 г., в тот страшный день, когда палач Герц нагружал автобус больными. Котов пришёл за справкой в 3-ю городскую больницу, где раньше лечился. Не успел он сделать и двух шагов, как немецкий офицер схватил его за шиворот и втолкнул в кузов «душегубки». Дверца захлопнулась.

— Тут было битком набито людей... Некоторые были совсем раздеты, некоторые в нижнем белье. Кто-то кричал... плакал. Я почувствовал, что машина тронулась. Мне стало плохо, я начал терять сознание. Какой-то острый, душный, нестерпимый запах бил в нос. В своё время я обучался на курсах ПВХО и понял, в чём дело: нас травят каким-то газом. Я быстро разорвал рубашку, смочил её мочёй, прижал ко рту, к носу... стало легче дышать. Что было дальше, я не помню. Я потерял сознание. Очнулся я в яме... среди мертвецов. На мне, вокруг меня были трупы, трупы... Яму ещё не закопали. Наверно «душегубка» ушла за другими жертвами. Я начел ворочаться и выбираться из-под трупов. Это было трудно, очень трудно. Я уж не помню, как я выполз из этой ужасной ямы и дополз домой...

Весь зал, затаив дыхание, слушал этот жуткий рассказ человека, побывавшего в «душегубке».

РЕЧЬ ПРОКУРОРА

Председатель суда предоставил слово представителю государственного обвинения, генерал-майору юстиции Яченину. В зале стало очень тихо.

— С чувством глубокой скорби за невинно пролитую кровь тысяч замученные советских людей, — начал свою речь государственный обвинитель, — с чувством неутолимой ненависти к немецким захватчикам за зверства и насилия, за горе и слёзы нашего народа я начинаю свою обвинительную речь.

Мы прошли с вами, товарищи судьи, за эти несколько дней процесса по следам зверя. Перед нами раскрылись чёрные провалы противотанковых рвов, превращенных немецко-фашистскими извергами в гигантскую могилу более 7 тысяч мирных советских людей — женщин, детей и стариков. В наших ушах ещё и сейчас стоит стон и предсмертные крики растерзанных, расстрелянных, удушенных наших братьев, сестёр и детей.

Коричневая саранча за 6 месяцев опустошила и обездолила богатейший Краснодарский край. Откатившись под ударами Красной Армии, она оставила за собой реки крови, потоки слёз, горы трупов, дым пожарищ, бездну безысходного народного горя.

Краснодарский край —