В квартире у Мортара атмосфера накалилась до предела. Утром туда пришла сестра Марианны Розина и увидела Марианну, которая по-прежнему не выпускала из объятий Эдгардо и непрерывно рыдала. Когда Розина подошла к Эдгардо и попыталась утешить его, он поцеловал тетю и, показав на полицейских, которые не отходили от него ни на шаг, сказал ей просто: «Они хотят меня забрать».

Розина сделала единственное, чем, по ее мнению, могла помочь: она отвела племянников и племянниц к себе домой, к собственным шестерым детям. «Мне захотелось избавить их от печального зрелища, они и так насмотрелись на мать в ужасном состоянии», — объясняла она.

Итак, Розина увела детей, а мужчины, собравшиеся в квартире, решили, что пора что-то делать с самой Марианной. Она провела всю ночь на диване вместе с Эдгардо, не выпуская его из объятий, и по-прежнему не желала разлучаться с ним ни на минуту. Родственники с ужасом думали о том, что произойдет, если она будет оставаться дома, когда ночью явятся карабинеры и попытаются вырвать сына из ее хватки. А еще они боялись за маленькую Имельду, давно кричавшую от голода: мать, поглощенная своим горем, словно не слышала ее криков.

Момоло рассказывал: «День проходил в страхе и тревоге, и, видя жену в таком плачевном состоянии, можно сказать почти обезумевшей, я решил, что лучше будет увести ее из дома, чтобы она не видела, как придут забирать мальчика, иначе это просто убьет ее». Пятидесятидвухлетний друг семьи Мортара Джузеппе Витта — тоже еврей из Реджо, который жил в Болонье неподалеку от четы Мортара, — предложил отвести Марианну к себе домой, где его ждала жена. Вместе с братом Марианны Витта целых два часа пытался убедить ее, что для нее же лучше будет уйти сейчас из дома: здесь она все равно ничего не сможет изменить, а продолжая вот так убиваться, она ставит под угрозу здоровье Имельды.

Наконец, Марианна уступила их настояниям, но Витте пришлось еще долго ждать, потому что она никак не могла оторваться от Эдгардо и продолжала осыпать его поцелуями. Мужчинам пришлось буквально на себе вынести ее из дома и внести в закрытую карету, потому что силы ее покинули. По рассказам служанки, когда Марианну выносили, она плакала так громко и жалобно, что у всех, кто это слышал, просто сердце разрывалось. Весь недолгий путь до дома Витты Марианна кричала так пронзительно, что, хотя экипаж был крытым, по всей округе люди слышали тревожный шум и подбегали к окнам.

У Момоло осталась одна надежда — на самого инквизитора. Только он мог бы предотвратить надвигающуюся катастрофу. В сопровождении Анджело, брата Марианны, Мортара отправился в Сан-Доменико.

В пять часов вечера они подошли к монастырю, и их провели к инквизитору. Момоло громким, но дрожащим голосом заявил, что история с предполагаемым крещением его сына — это ошибка, и попросил отца Фелетти сообщить ему, на каком основании он полагает, будто его ребенка кто-то крестил. Инквизитор уклонился от прямого ответа. Правила Священного трибунала соблюдены в полной неукоснительности, ответил он, и нет никакого смысла требовать дальнейших разъяснений. Когда Момоло попросил о новой отсрочке, отец Фелетти возразил, что от нее не будет никакого прока.

Момоло не должен ни о чем тревожиться, продолжал инквизитор, ибо его сына ждет хорошее обращение: более того, маленький Эдгардо попадет под личное покровительство самого папы римского. Он посоветовал ему собрать одежду для мальчика и сказал, что пришлет за ней кого-нибудь. Еще инквизитор предупредил: если случится скандал, когда за Эдгардо явится полиция, то это не принесет добра никому.

Вернувшись домой, Момоло понял, что времени у него осталось совсем мало. Дом опустел. Марианну с крошечной Имельдой увезли к супругам Витта, остальные дети находились пока у тети. Другим родственникам и друзьям сделалось так тягостно в доме Мортара, что они разошлись по домам и там дожидались известий о дальнейших событиях. Кроме двух полицейских, которые не отпускали Эдгардо одного даже в уборную, в квартире оставались только сам Момоло, его шурин Анджело и Джузеппе Витта (он вернулся сюда после того, как отвез Марианну и вверил ее заботам жены).

Тем временем фельдфебель Лючиди тщательно готовился к тому моменту, когда Эдгардо покинет родной дом. Увести Эдгардо поручили бригадиру Агостини — вчерашнему молчаливому напарнику Лючиди, и для выполнения этой задачи ему выдали лучшую карету, какая только имелась в распоряжении болонской полиции. Лючиди приехал в другом экипаже, в сопровождении вспомогательного отряда полицейских. Он прибыл на место около восьми часов вечера. Взяв с собой несколько подчиненных, он стал подниматься по лестнице. В квартире он застал Момоло с Эдгардо на руках. Мальчик вел себя спокойно, возможно не до конца понимая, что его ждет. Когда Лючиди взял Эдгардо из дрожащих рук отца, из глаз обоих полицейских, стороживших мальчика, вдруг покатились слезы.

Первым вниз по лестнице с отчаянным видом побежал Витта, за ним шли полицейские, а за ними — потрясенный Момоло. Это зрелище — полицейские, уносящие от него сына на плечах, — лишило измученного Момоло последних сил, и, пройдя несколько шагов за Эдгардо, он вдруг потерял сознание и упал. Когда мальчика передавали бригадиру Агостини, ждавшему в карете, Витта попытался хоть как-то утешить его: «Не бойся, — сказал он, — мы с твоим отцом поедем за тобой, в другой карете». Витта, как и остальные члены семьи Мортара, полагал, что поездка Эдгардо окажется короткой, что его не увезут дальше городских стен. Но тут все они ошибались.

На тротуаре потерявший голову Витта заметил соседа-католика, 31-летнего купца Антонио Факкини, который случайно проходил мимо. Вот что рассказывал сам Факкини о поразившей его встрече:

Услышав от Витты о том, что произошло, Факкини пришел в ярость и побежал рассказывать новость в кафе «Коммерчо» неподалеку. Позднее он говорил: «Если бы я нашел там пару десятков друзей, мы бы, может, побежали за каретой, остановили бы ее и отобрали мальчика, чтобы вернуть его несчастным родителям». Было ли это просто пустой похвальбой со стороны Факкини — неизвестно.

Bologna la grassa, Bologna la dotta — «Болонья жирная», «Болонья ученая». Уступая одному только Риму численностью населения и общественным, политическим и экономическим весом, Болонья никогда не позволяла Папской области окончательно переварить себя. Она сделалась средоточием международной торговли еще до начала XVI века, когда там начали хозяйничать папские войска, и являлась родным городом старейшего в Европе университета, где тысячи студентов со всего континента сами платили профессорам и управляли факультетами еще до того, как все прибрали к рукам клирики. Именно Болонью, а не Рим Карл V выбрал местом своего коронования, принимая в 1530 году титул императора Священной Римской империи.