Он хорошо помнил, как Шумилов покосился на него вопросительным взглядом, будто пытался удостовериться в доходчивости своих слов, и уже тоном ниже произнес:

— Сейчас я разрабатываю иммуномоделятор. антивирусный препарат нового поколения. И я. я назвал его «Клюква». Мне песенка тогда привязалась из шестидесятых. «.и теперь по количеству клюквы не обгонит Америка нас». Короче говоря, производство стоило колоссальных затрат, и уже через два месяца выставка во Франкфурте…

Говорить об этом надо было бы с радостью, однако слова Шумилова были наполнены болью, и Саша не выдержал, спросил:

— Что, украли?

Лицо Шумилова передернула нервная судорога.

— Вчера пытались. в лаборатории. из хранилища. Диски с технологической картой и опытный образец.

— Милицию вызывали?

— Не хочу огласки. Тем более, что… Шумилов замолчал и снова его лицо поддернулось нервным тиком.

— Ты подозреваешь кого-то из своих… А твоя служба безопасности?… Она хоть что-нибудь делает?

— Делает, — кривой, вымученной ухмылкой усмехнулся Шумилов. — А тот, кто набрал этих уродов, стоит рядом с твоей женой и коньяк пьет.

— Глеб?

— Да. Он мой вице-президент. Я хотел, чтобы это был семейный бизнес, уже обжегся с партнерами со стороны. Теперь вся надежда на Игната… хочу, чтобы была преемственность в этом деле. Я его в Сорбонну отправляю, на химический факультет.

Он явно уходил в сторону, однако тут же поправился:

— Ну так что, Саша, поможешь?

Припоминая ту тоску в голосе и надежду, с которой был задан этот вопрос, Турецкий вздохнул и поднес наполненную рюмку ко рту. Что он мог сказать ему на тот момент? Только то, что сказал:

«Я могу порекомендовать тебе одного человека… профессионала. Антон Плетнев. А чтобы в глаза особо не бросалось… Рекомендовал бы тебе оформить его новым начальником службы безопасности, причем с широкими полномочиями.

Вспомнив о Плетневе, Турецкий вновь потянулся за бутылкой, и когда наполнял рюмку, вдруг заметил, как дрогнула его рука. И невольно застонал, поддаваясь собственному бессилию. Оно бы поговорить сейчас с Плетневым, начистоту поговорить, по-мужски, а он…

Тряпка, тряпка и еще раз — тряпка!

Крупенины жили в стандартной девятиэтажке на Профсоюзной улице, в двухкомнатной квартире, в которую они, видимо, въехали еще до той поры, когда в лексиконе Крупенина-отца закрепилось словечко «естественно», и даже на первый прикид можно было с уверенностью сказать, что они являлись привычно-стандартной московской семьей с достатком чуток выше среднего.

Большую комнату, которую украшала вполне современная «стенка» под красное дерево, занимала мать Стаса, в маленькой комнате жил Стас, и ему, судя по всему, вполне хватало четырнадцати квадратных метров чистой жилплощади. Полутораспальный диван-кровать, упакованный современной электроникой компьютерный стол в углу комнаты, шкаф-купе в два зеркала, новенький телевизор с плоским экраном и два небольших кресла подле журнального столика. Как говорится, ничего лишнего, и в то же время — все, чтобы не испытывать каких-либо неудобств.

Стандартное жилье стандартного москвича среднего пошиба, который еще не покинул отеческого гнезда. В этой комнате мог бы неплохо жить студент любого из столичных вузов, и все-таки несколько предметов в этой комнате могли принадлежать только Станиславу Крупенину.

Изрядно потертые перчатки для кик-боксинга, висевшие на стене не понта ради, и десятка три самых различных кубков, с гравировками и без, которые мирно пылились на подвесных, незастекленных полках.

Для полной информации, которая могла бы раскрыть характер хозяина этой комнаты, не хватало только нескольких спортивных снарядов да «груши», подвешенной к потолку, однако все это уже давно переселилось в просторную кухню, где не было привычного «уголка», зато на его почетном месте стоял дорогостоящий тренажер, поистершаяся эмаль на котором говорила о том, что насилуют его довольно часто, до обильного пота, по два-три часа кряду.

Тренажер, который десять лет тому назад приобрел для себя бывший спецназовец Главного разведуп-равления Министерства обороны России Всеволод Михайлович Голованов, на фоне этого тренажера мог бы смотреться этаким холеным барином.

«М-да, — хмыкнул Голованов, останавливаясь в дверном проеме, который вел на кухню, — для сына Крупениных спорт был не ради спорта. Он был образом его жизни, причем жизни повседневной, где уже нет места для наркоты и загульной жизни. Это несовместимо. Он хорошо знал таких парней по своей прежней службе, как знал и то, что именно они чаще всего оказывались в зоне риска».

Мать Стаса, еще довольно красивая, но уже увядающая шатенка, лет сорока пяти, что-то рассказывала Турецкой, однако заметив на порожке Голованова, поднялась из-за стола и кивком предложила ему чашечку чая.

— Спасибо, не откажусь, — поблагодарил ее Голованов, усаживаясь на свободный стул.

— Вам как, покрепче или так себе?

— Пожалуй, покрепче.

— Вот и Стасик так же любит, — с каким-то надрывом в голосе произнесла Анна Семеновна. — Чтобы покрепче, сахарку побольше да с лимончиком. А чай он сам всегда заваривал, мне не доверял.

Она поставила перед Головановым чашечку от сервиза и как-то очень грустно улыбнулась.

— Когда я пыталась сама заварить, тут же перехватывал у меня заварной чайничек и говорил, что не царское это дело — чай заваривать. Мое, мол, дело — пироги да плюшки на стол подавать.

Голованов покосился на Ирину Генриховну и согласно кивнул. Да, мол, не царское. Однако думал он сейчас совершенно о другом. Если до этого момента он еще колебался в оценке чисто человеческих и сыновних качествах Стаса Крупенина, то после этих слов он мог уже точно сказать, что с этим парнем случилось что-то очень серьезное, если он даже матери не может позвонить и сказать, где он и что с ним. По крайней мере, не загулял в развеселой компании, да и в город другой не умчался из-за какой-нибудь смазливой бабенки, без которой, как могло ему показаться, он уже не умел бы и дня прожить.

И еще он подумал о том, что именно этого матери Стаса знать не положено, пусть думает все что угодно, но только не зацикливается на самом страшном.

Даже несмотря на то, что чай на этот раз заваривала хозяйка квартиры, получился он весьма приятным, и Голованов, не успевший перекусить в «Глории», не отказался и от бутерброда с колбасой, попросив при этом повторить чашечку чая.

— Всеволод Михайлович! — попыталась было шутливо усовестить его Ирина Генриховна, однако Анна Семеновна только замахала на нее руками.

— Да о чем вы говорите! Мне же очень приятно. И Стасик меньше двух чашек не пьет.

Голованов обратил внимание, что она говорит о сыне в настоящем времени, и мысленно попросил Бога, чтобы именно так все и было. Жив парень! Хотя, возможно, и попал в серьезную передрягу. Оттого и матери своей не может сообщить.