Обычная одежда — джинсы, футболки. Неподвижны — точно две куколки, только волосы одной чуть длиннее. Левая рука мальчика и правая девочки обмотаны полотенцем — стянуты узлом на всю оставшуюся жизнь, которая оказалась слишком коротка — мгновенья полёта. На вид обоим не было и шестнадцати. Что заставило их уйти вместе из этой жизни? Кто противился их неразлучности, как Ромео и Джульетты — средневековый обычай?

Дом сто тридцать седьмой серии — чёрный ход через уличный балкон. Этот проект проклинали женщины. Когда вечером зимой ломался лифт, приходилось идти впотьмах, слышать пугающий скрип заиндевелых дверей, вздрагивать от бьющего в лицо уличного высотного ветра.

На лестнице частенько поджидали грабители, насильники, спящие замерзающие бомжи.

Антон поднялся на восьмой этаж. Вот и последний переход. За ограждением внизу — крыши пятиэтажек, верхушки деревьев. На цементном полу — хабарики. Перед смертью не могли накуриться? Под куском штукатурки — записка. Неровным почерком выведено:

Радость наша не в том, чтобы подольше жить, а чтобы наследовать Царствие Небесное! Следуйте за Христом и получите вечное спасение. Спасибо, Отец Лурье».

Прочитал с недоумением. Господи, что же это за спасение, когда в шестнадцать лет…

Консьержка в будке подтвердила, что видела, как ребята прошли мимо неё. Мало ли детей ходят в гости к сверстникам. Спрашивать ни о чём не стала.

Если бы взрослые или оборванцы какие — другое дело. А так… кто же знал?

Участковый уже разговаривал по телефону с дежурным следователем прокуратуры, объяснял ситуацию. Тот не хотел выезжать из тёплого кабинета, отнекивался, предлагал милиции самостоятельно оформить протоколы по его поручению и привезти.

Каких-либо документов у ребят не обнаружили, оформили как неизвестных.

Через неделю пришла ориентировка о пропаже двух подростков из приёмника-распределителя в Невском районе.

— Раз уж ты выезжал на происшествие, тебе и разбираться, — приказал начальник Заботкину, посмотри фотографии, выясни, что к чему.

Ехать было не далеко.

Руководитель заведения встретил Антона добродушно. Приказал подчинённым принести необходимые материалы. Завел в кабинет, налил коньяку:

— Знаешь, как осточертело мне возиться с этими малолетками, — жаловался он, — беспризорников с каждым годом всё больше. Побегушники словно с цепи сорвались. Одни с севера на юг как птицы, другие из деревни в город как в революцию. Сплошное броуновское движение. Звонишь родителям, чтобы забрали, а те не едут — говорят, денег нет. Вот и парится ребятня здесь, пока в командировку сотрудника соберём, денег выбьем. А работать некому — сам знаешь!

Вошла дородная женщина и оставила дела разыскиваемых подростков, показала фотографии. Добавила:

— Хорошие были ребята. Здесь познакомились. Девочка с Харькова, приехала в техникум поступать, на экзаменах провалилась, стала бродяжничать. А парень из сибирской деревни — хотел родителям помочь, собирался работать. Любовь у них была. Дети совсем, а как неразлучники. И ушли вместе… — сочувственно покачала головой.

Антон посмотрел фотографии — узнал. Спросил у женщины:

— А случайно не знаете, кто такой Лурье? Не ваш педагог?

— Нее… у нас таких нет.

— А дети что говорят?

— А что дети скажут? Они не очень-то с милицией делятся! Вот и прошлый раз, когда в Приморском районе…

— Спа-си-бо! — громко прервал её начальник, если что будет надо, мы вас позовём.

Сотрудница зыркнула глазами на Антона, недовольно шмыгнула носом и вышла.

Антон понял, что дальнейшие расспросы бесполезны. Попросил сделать копии документов на погибших.

— Вы уж не очень ругайте наше учреждение, на прощанье попросил начальник, — мне до пенсии осталось пару лет. А там — уеду в деревню к деду, буду огород сажать, грехи замаливать. Но если что — звоните! Всегда рады!

Забрав всё необходимое, Заботкин вернулся в отдел. Сведения передал руководству, рапортом доложил по результатам выезда. Не переставал думать о погибших — почему прыгнули с крыши? Что их загнало на высотку — одиночество? Но точно не любовь. Снова вспомнил о сыновьях что у них впереди? Как научиться их понимать, добиться доверия, окружить заботой, если не бываешь дома, если вокруг творится такое?..

Глава 4. Вербовка

Через несколько дней после обеда Алла снова пришла в отделение милиции.

Антон заполнял документы.

— Ну как дела? — спросил он, заводя её в кабинет.

— Нормально, — ответила грустно, села на стул у стены, — только рыжий Васька пропал. Обычно с утра по общаге болтался.

— А зачем он тебе?

— Хотела к вам привести. Он на прошлой неделе крутой велик где-то спёр, приезжал, выпендривался. Говорил, что теперь у него есть настоящее дело. Знаю, какое у него дело — вор несчастный…

— Получается, что вспугнула? Наверно, уже слух прошёл, как ты прошлого парня в милицию сдала. Теперь не скоро у вас воровать начнут.

— Ну да! — погрустнела она. Обвела взглядом помещение, неожиданно выпалила — А давайте я вам кабинет уберу… и каждый день буду приходить наводить порядок! Окно надо протереть смотрите, какое грязное! Чашки помою…

Антон огляделся — действительно бедлам. Пол — грязный, затоптанный. На журнальном столике: бумажки валяются, крошки от еды, грязная посуда. Рядом — колеса, изъятые с чердака, пыльные магнитофоны. Решил, что окна надо протереть, пока тёплая погода:

— У нас вообще-то уборщица есть. Что-то не появляется давно. Может, — заболела? — смутился. — Я уж сам как-нибудь. Надо только время выбрать. А ты лучше учись как следует.

Алла внимательно смотрела на оперативника.

Он ей нравился — такой спокойный, рассудительный, в строгом костюме с галстуком. Густые чёрные брови и тёмно-русые волосы. Большие серо-зелёные глаза, по краям коричневые — смотрят по-доброму внимательно, словно хотят что-то сказать. Наверно, стесняется. Уходить не хотелось:

— А сколько вам лет?

— Тридцать один, а что?

Вспомнила, как год назад прозвучало: «милая…», подумала, что он вполне мог быть