В знак солидарности Джейсон тоже не стал смотреть запись с кальмаром. Сначала он, правда, попытался уговорить медсестер включить ее прямо в больнице, но они отказались. В отделении экстренной медицинской помощи работают поистине бескомпромиссные люди.

Раз уж мы заговорили об океане и его обитателях, замечу, что запись, которую раздобыл Джейсон, – это первая видеосъемка гигантского кальмара в его естественной среде. Только представьте себе этого удивительного морского монстра с глазами размером с человеческую голову и телом длиной двадцать пять футов от плавников до кончиков щупалец. Это же в два раза больше, чем длина школьного автобуса. Вы только вдумайтесь: до этого момента гигантского кальмара, свободно плавающего на глубине, не видел никто и никогда. По-моему, это самое настоящее чудо, и, раз уж людям удалось увидеть такое, может быть, и в Лох-Нессе что-нибудь найдут. Может быть, весь мир наполнен всякими диковинными существами. Может быть, у нас еще осталась… надежда?

Каждый раз, когда я читаю, что исследователи обнаружили новый вид животного или новое природное явление, я все больше убеждаюсь: мы еще не все испортили на нашей планете.

До сих пор существовали видеозаписи только едва живых или однозначно мертвых гигантских кальмаров, но недавно один ученый погрузился на глубину в подводном аппарате и после длительных поисков заснял кальмара на камеру.

Один знакомый Джейсона имеет незаконный доступ к данным Вудс-Холского океанографического института в штате Массачусетс, и с его помощью Джейсону удалось отследить переписку института с членами экспедиции. Четыре дня назад он скачал видеозапись с кальмаром с институтского сервера и теперь только о ней и говорит.

С улыбкой на лице я смотрю на Джейсона, но он уткнулся в книгу. Только я собираюсь приступить к тесту, как прямо над террариумом с игуаной замечаю в небе какой-то предмет.

Он появляется всего на секунду, но кажется мне подозрительно знакомым, как будто я уже видела его во сне или на картине.

Это мачта с парусом.

Точнее, с двумя, с тремя парусами. С большими белыми парусами, развевающимися на ветру. И тут в грозовом небе показывается нос корабля.

И это просто…

У меня бывали галлюцинации, но такое я наблюдаю впервые. Недавно я читала о миражах в небе – кажется, они называются «фата-моргана».

Как-то раз один англичанин целых полчаса разглядывал Эдинбург, парящий над Ливерпулем. Но что могло дать такое отражение – в виде судна? Мы ведь находимся далеко от моря. Очень далеко.

Я дергаю мистера Гримма за рукав, и он с недовольным видом оборачивается. Я показываю пальцем в сторону окна.

Несколько мгновений он стоит неподвижно и пристально смотрит в небо, а затем снимает очки.

– Вот зараза, – говорит он.

– Что такое? – спрашиваю я. – Вы видите? Вы это видите?

Он мотает головой.

– Гроза, – говорит он и начинает резкими движениями закрывать жалюзи.

Как только жалюзи достигают подоконника и комната снова становится обычным школьным классом, я слышу свист, высокий, протяжный свист. Впрочем, это не совсем свист, а точнее, не только свист.

Аза, слышу я в свисте. Аза, ты там?

– Тебе все это привиделось, Аза Рэй Бойл, тебе все это привиделось.

Я бормочу эти слова себе под нос.

Такого со мной еще не случалось. Похоже, у меня что-то не так с головой.

Мама сидит напротив меня по другую сторону кухонного стола. Волосы у нее пепельного цвета и собраны в хвост. Она смотрит на меня, перебирая пальцами пряди и морща лоб.

– Ты точно нормально себя чувствуешь? По тебе не скажешь. В прошлый раз галлюцинации сопровождались жаром, если помнишь.

Стоит ей только на тебя взглянуть, и все кончено. С ней притворяться бесполезно. Мама провела весь день у себя в лаборатории. Она иммунолог и частенько допоздна засиживается на работе, где проводит опыты на мышах.

Сегодня она вернулась домой относительно рано, в половине двенадцатого. В последнее время на работе ее преследуют неудачи. Моих «выходок», как она их называет, она не терпит и, когда я говорю ей, что со мной все в порядке и к врачу мне не нужно, верить мне не спешит.

– Грета, – говорю я ей, – я прекрасно себя чувствую.

– Я тебе не Грета, Аза Рэй, – говорит она мне.

– Ты же не называешь меня дочкой, тебе можно обращаться ко мне по имени.

Она принимается отмеривать дозы лекарств, а затем сует мне в рот градусник.

– Ну ладно, дочка, – говорит она с улыбкой, которую я не заслуживаю. Улыбка у моей мамы одновременно и любящая, и обжигающая.

Притвориться, что все нормально, у меня явно не выйдет.

– У тебя температура подскочила до ста двух градусов, – объявляет она. – Вот тебе и твой летающий корабль.

У меня почти всегда температура выше обычного. Я уже давно привыкла и к жару, и к липкой влажности, и к чему угодно. Мама накидывает мне на плечи одеяло, но я поскорее его сбрасываю. (Нет уж, спасибо, этот зловещий предвестник смерти мне ни к чему.) Я натягиваю свою любимую толстовку с капюшоном и миллионом карманов. Звук застегивающейся молнии совсем не наводит меня на мысли о мешках для трупов.

– Аза, успокойся, – говорит мама.

Я с недоумением смотрю на нее:

– Успокойся? Ты это серьезно?

– Успокойся, истериками делу не поможешь. А вот и таблетка.

Не успела она договорить, как таблетка уже оказалась у меня во рту. Она ухитряется скормить мне лекарство еще до того, как я начинаю соображать, в чем дело. Я чувствую себя как собака на приеме у ветеринара. В другой руке у нее стакан, и – хлоп! – я уже запиваю таблетку водой.

Грета – она такая. Действует без промедлений. Какой смысл сопротивляться?

Да и таблетки, похоже, действительно помогают.

Когда мне было два годика, врачи сказали, что в лучшем случае я доживу до шести. Когда мне стукнуло шесть, они сказали, что в лучшем случае я доживу до десяти. Когда же мне исполнилось десять, они вконец растерялись и объявили новую дату: шестнадцать лет.

И вот мой шестнадцатый день рождения уже на носу.

В связи с этим мои родные приняли особые меры на случай, если очередное обращение в больницу станет последним. Чтобы не говорить о вещах, которые никому не хочется обсуждать, мы все их записали. Мама считает, что так нам будет легче справиться с переживаниями.

К примеру, у меня есть письменное извинение от мамы за то, что как-то раз, когда мне было пять лет, она так меня отшлепала, что я начала задыхаться и хрипеть и ненадолго впала в кому. Такие вещи я всегда прощаю. Это пустяки. Но она все равно заставляет меня каждый раз брать это письмо с собой в больницу.