По случаю субботы полковник ФСБ Самохвалов Евгений Ильич был дома и, сидя на кухне, уже минут пять монотонно помешивал чай серебряной ложечкой.

– Да он уже остыл! – послышался голос жены.

– Что? – Евгений Ильич повернул голову.

– Говорю, чай твой остыл! А ты просил налить горячего.

– А, да-да, спасибо, Зина, спасибо. Ты, как всегда, все замечаешь.

– Хотя, в отличие от тебя, и не служу в ФСБ.

– Ты – в ФСБ?! Представляю, как бы ты гоняла подчиненных.

– Не то что ты, либерал. Даже просто прикрикнуть на кого, и то у тебя смелости не хватает.

– А чего на них кричать, – возразил Евгений Ильич, – они и так неплохо работают, стараются.

– Стараются, стараются… Да только отдуваться за их работу тебе приходится.

– Что поделаешь, за подчиненных всегда отвечает начальник.

– Пей чай-то, в конце концов! Вот бутерброды тебе сделала свежие, а ты сидишь, словно в прострации. Опять, небось, о чем-то своем думаешь? Уже целый месяц сам не свой… Женя, я тебя не узнаю.

Если что случилось, так скажи, поделись, может, помогу или хотя бы поддержу.

– Ты и так меня поддерживаешь. Ничего не случилось, не бери в голову.

– Как это, не бери? Да я на тебя просто смотреть без боли не могу. Даже дочь уже спрашивает:

«Что с отцом происходит?» Может, ты себе любовницу завел?

– Я? – Евгений Ильич улыбнулся, но улыбка получилась жалкой, растерянной, а он хотел выглядеть бесшабашно.

– Не умеешь ты притворяться, не то что твои друзья по работе. По ним никогда не скажешь, что у них на душе. А ты какой-то…

– Но ведь ты меня за то и любишь, что я «какой-то»? Какой, кстати?

– Да, да, люблю. Пей чай, наконец! Давай кипятка добавлю.

– Добавь, – Евгений Ильич подвинул чашку, жена подлила кипятка.

Но Самохвалов вновь принялся, звякая ложечкой о чашку, помешивать золотистую ароматную жидкость.

– Дай-ка ее сюда! – жена забрала чайную ложечку и швырнула в мойку. – Так ты точно решил ехать?

– Надо, – не очень уверенно подтвердил Евгений Ильич.

– Что значит надо?

– Там уже две недели никого не было. Дом выстыл, как собачья будка.

– Еще заболеешь.

– Не заболею.

– С кем хоть тебе встретиться надо?

– Да так, с одним человеком, он мне работу предлагает, – Евгений Ильич тяжело вздохнул.

– Работу предлагает? Что ж ты сразу не сказал.

Теперь понятно, почему ты такой! Помню, как ты мучился, когда тебе предложили пойти в аналитический центр… Какую хоть работу?

– Хорошую, – буркнул Евгений Ильич.

– Что значит хорошую?

– Платить будут много.

– А перспективы?

– Ты о чем, Зина? Какие перспективы?

– Ну, звезда генеральская светит или нет?

– Может, и светит, а может, и нет. Тебе что, моих трех мало?

– Мало! – улыбнулась жена. – Три звезды хорошо, да только одна большая лучше.

– Я все думаю, как бы этих трех не лишиться, а ты о генеральской мечтаешь.

– Конечно, мечтаю! Будешь, как мой отец, генералом. Генерал – это, доложу тебе, не полковник.

– У меня и так должность хорошая.

– Должность должностью, а звание званием.

В чем-чем, а в званиях и должностях жена Самохвалова разбиралась отлично. Ее отец и дед были потомственными офицерами органов безопасности. Дед работал еще в НКВД, а отец начал карьеру сразу после войны и очень быстро дослужился до генерала КГБ. Был он персоной весьма важной и занимал на Лубянке просторный кабинет с дубовыми панелями, с огромными напольными курантами, дорогим ковром и неизменным портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского. Не с обычной фотографией знаменитого чекиста, а с настоящим портретом, написанным маслом маститым художником. Правда, не с натуры.

За отцом, сколько себя помнила Зинаида, всегда приезжала машина. Прошло уже пять лет, как генерал умер и был похоронен на Ваганьковском кладбище, причем без подобающих званию и должности торжеств, поскольку эра некогда всемогущего КГБ кончилась. Но зятю тесть успел немного помочь, и до майора Евгений Ильич Самохвалов дослужился довольно-таки быстро, неизменно получая очередные звания с опережением.

Но надо отдать должное и самому Евгению Ильичу. Офицером он был толковым и, скорее всего, без помощи всемогущего тестя сделал бы такую же карьеру.

– Какая хоть работа? – уже вымыв чашки, спросила жена, пытаясь заглянуть мужу в глаза.

– Работа.., как работа.

– Надеюсь, в органах, а не начальником охраны в каком-нибудь коммерческом банке?

– В органах.

– Тогда решайся. Или работа тяжелая?

– Любая работа тяжелая.

– А почему ты мне раньше не сказал, ведь можно было встретиться с друзьями отца, посоветоваться с ними?

– Ни с кем я не хочу советоваться, решение тут нужно принять самостоятельно.

– Решение – да. Но если кто-то поможет, что в этом плохого.

– Никогда не надо перекладывать на других то, что можешь сделать сам.

– Когда ты должен дать ответ?

– Еще вчера.

Евгений Ильич тщетно пытался найти взглядом сигареты.

– Хочешь закурить? спросила жена.

– Хочу.

Она вытащила из шкафчика хрустальную пепельницу, поставила перед мужем, рядом положила пачку сигарет, затем подала коробок спичек.

– Я их специально спрятала, чтобы у тебя соблазна не было.

– Ну, спасибо за заботу.

Евгений Ильич закурил, и Зинаида заметила, как предательски подрагивает спичка в его пальцах. Дрожь в руках всегда являлась сигналом того, что муж не может найти решение в каком-то важном вопросе.

– Ты расскажешь, что за работа?

– Тебя это, по большому счету, не касается. Извини, Зина.

– Как это не касается? Жена я тебе или кто?

Вроде, не девка уличная? Я тебе дочь вырастила, можно сказать, жизнь на тебя положила.

– Да, виноват. Времени на семью мне всегда не хватало, служба, ты же понимаешь.

– – Я уже устала это слушать. Был бы ты генералом, вышел бы на пенсию. А это и деньги совсем другие, и положение в обществе другое.