на углу Михайловской и Итальянской улицы. Вскоре постройку его осуществил архитектор Павел Жако по проекту Карла Росси.

При роскошном внутреннем убранстве здание Дворянского собрания отличал достаточно скромный фасад. Видимо, решили не давать повод для сплетен досужим прохожим, которые еще, чего доброго, позавидуют участи чиновников.

Однако вскоре представители Дворянского собрания, почувствовав себя полными хозяевами доставшегося им роскошного помещения, решили выказать гостеприимство и стали регулярно устраивать балы-маскарады, концертные выступления… Нет, нет, конечно же они не сами брали в руки скрипки и садились за фортепиано, желая продемонстрировать доселе скрытые таланты. Выступления организовывались очень тщательно, для их устройства приглашали именитых профессионалов.

Именно здесь в марте 1887 года Петр Ильич Чайковский выступил в роли дирижера. Приняв приглашение, он дни напролет проводил в необыкновенном волнении. Что ждет его на этот раз в Петербурге?

Дирижировать большим концертом, составленным из собственных сочинений… Чувство тревоги росло с каждым днем. Дирижер — это ведь не вдохновенный музыкант, здесь нужно подчинить единой воле множество самых разных людей, заставить зазвучать их инструменты в единой гармонии… Удастся ли справиться с такой задачей?

«Очень волнуюсь, очень боюсь», — признавался Чайковский.

Приехав в Петербург, он решительно не хотел встречаться с многочисленными знакомыми, которые одолевали его. Петр Ильич, по своему обыкновению, не желал делиться с другими сокровенными мыслями. А сейчас его занимало только одно! Предстоящий концерт. Тут не до пустых разговоров!

И вот заветный день настал. Накануне композитор так волновался, что порывался бросить все и уехать из Петербурга. Но, вопреки страхам, все прошло как нельзя лучше. Композитора приветствовали овациями. Вскоре появились многочисленные хвалебные рецензии почтенных музыкальных критиков. «Оркестр играл не только стройно, но и с замечательным огнем, увлечением, эффектом». О Чайковском заговорили не только как о композиторе, но и как о дирижере.

Именно в день выступления Петр Ильич, по его собственному признанию, испытал такое наслаждение, какого он до сих пор не знал. «Я испытал минуты безусловного счастья и блаженства. Публика и артисты во время концерта многократно выражали мне теплое сочувствие, и вообще этот вечер будет навсегда самым сладким для меня воспоминанием».

В этот вечер Петр Ильич Чайковский был счастлив. По-настоящему счастлив.

Глава 4

Аничков мост — Павел Федотов

— Отныне быть Васильевскому острову новыми Афинами! — раздался повелительный голос. — Да наполнится он мраморными дворцами, садами, статуями, храмами и пантеонами. Скоро, совсем скоро свершится это!

Вдохновенный голос, рассказывающий о ближайшем преобразовании Васильевского острова, принадлежал не какому-нибудь императору, сообщавшему подданным в стенах дворца свою монаршую волю. Это кричал несчастный, неприкаянный художник Павел Федотов, заключенный недавно в частное заведение «для страждущих душевными болезнями» венского профессора психиатрии Лейдесдорфа, расположенное близ Таврического сада.

Многие годы прожил Федотов в казенной квартире на Васильевском острове. Несмотря на трагичность своей судьбы, он успел познать и монаршую милость, и признание своего Дара самой широкой публикой.

Успешный ученик Кадетского корпуса, молодой Павел в звании прапорщика получил назначение в лейб-гвардии Финляндский полк, расположенный в Петербурге. Увлекшись живописью, Федотов получил высокую оценку своих акварелей сначала от великого князя Михаила Павловича, а затем уже и от самого императора Николая Первого. Тот посоветовал художнику оставить военную службу и всерьез заняться живописью.

Но на окончательное решение Федотова расстаться с военной карьерой повлиял не кто иной, как прославленный баснописец Крылов, которому рисунки художника показались очень многообещающими.

Вот как выразительно рассказывал об этом Виктор Шкловский:

«Иван Андреевич написал Павлу Андреевичу Федотову письмо: старик посылал молодому привет и благословение на чин народного нравописателя. Крылова знали все, но почти никто с ним не общался. На парадах, где изредка он появлялся, на собраниях он всегда стоял отдельно — сильный, замкнутый, простой и молчаливый. Получить письмо от Крылова было так же изумительно, как услышать, идя в строю мимо памятника Петру, команду „вольно“ и, повернув голову, увидеть, что эти слова сказал сам могучий бронзовый всадник. Федотов хорошо знал басни Крылова, сам любил в корпусе рисовать людей, превращая их лица в морды зверей. Басни Крылова были для него знакомым, родным лесом, садом в городе, в котором он родился, родиной. Письмо дошло. Крылов для Федотова был ни Крыловым анекдотов, ни тем Крыловым, которого позволялось в журналах называть великим баснописцем. Федотов знал не только басни; биографы подтверждают, что у него в комнате на столе лежали екатерининские журналы, в том числе крыловская „Почта духов“. Вовремя сказанное слово могуче.

В искусстве люди переговариваются через десятилетия и столетия, через тысячи лет, не повышая и не искажая голоса. Крылов сказал вовремя. Письмо дошло до человека, который его знал, у него учился правде».

Федотов оправдал доверие мастера. Примечательно, что даже знаменитый живописец Карл Брюллов, который поначалу пытался отсоветовать Федотову заниматься живописью, говоря, что время упущено, позднее очень высоко оценивал его работы. На долгие годы искусство стало мукой и счастьем, верой и отчаянием художника. Незадолго до смерти он отказался жениться на любимой девушке, считая, что должен всю жизнь свою посвятить только искусству. И самые счастливые мгновения Федотова были напрямую связаны с его работами. Трудился он очень тщательно, всегда основываясь на подлинной жизни.

С детства картинные галереи заменяли ему живые образы, он обожал бродить среди толпы незнакомых людей и внимательно вглядываться в лица, запечатлевая их в памяти, словно на холсте.

Столь же важно ему было в работе над очередной картиной видеть перед глазами не только изображаемого человека, но и малейшую деталь гардероба, утвари, комнаты, в которой происходит действие. Об этой потребности Федотова впоследствии ходили легенды.

Одна из них гласит: «Однажды друг застал Федотова за столом с бокалом шампанского в руке.

— Что за роскошество! — удивился тот, зная, как беден художник.

— Уничтожаю натурщиков! — объяснил Федотов, указывая вилкой на скелетики от съеденных селедок, после чего налил и другу шампанского».

Сделав подлинную реальность первоосновой своих творений, художник порой очень долго не мог приступить к работе, мучаясь поисками натуры.

Трудно представить, сколько времени, сил потратил художник, работая над заветной картиной своей «Сватовство майора». Картина впоследствии имела такой успех на выставке, что принесла Федотову звание академика. Хорошо знаком сюжет и нашим современникам: уверенный в себе разорившийся майор, решивший выгодной женитьбой поправить свои дела, терпеливо наблюдает за спешными сборами невесты.

Не каждый, конечно, захочет служить натурой для такого героя картины. Увидят на выставке картину — еще, чего доброго, молва пойдет, что это ты давеча женился, на хорошее приданое позарившись. Но один офицер, знакомый Федотова, таких домыслов не побоялся и сам предложил художнику воспользоваться