– Простите, вы что-то сказали? – обернулся Николай Михайлович – высокий, широкоплечий, крепко сбитый, коротко стриженый, по-военному, молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, – вежливо улыбаясь. Лишь правый глаз его нервно дергался, да небольшой шрам под ним в виде галочки, вероятнее всего, от ножа, вздулся.

– Ничё, – буркнул Хвалей, продолжая вытирать штаны.

Николай Михайлович, бережно удерживая в руках Дашу, обмякшую ему на плечо, сочащуюся слюной и все еще вздрагивающую в рвотных позывах, быстро понес ее в туалет, Павловская засеменила следом.

– Николай Михайлович, – говорила она по дороге, оправдываясь, – это я виновата во всем. Но кто ж знал, что так выйдет? Мы не думали, что на нее так подействует…

– Индюк тоже думал, – отозвался Николай Михайлович. – Чтобы я еще раз связался с вами…

– Больше такого не повториться, – обещала Павловская.

– Что, больше ей наливать не будете? – съязвил Николай Михайлович. – Или в дружбе откажете, как не прошедшей кастинг?

– Николай Михайлович, что вы такое говорите? – не поняла Павловская.

– Слушай меня сюда, – резко остановился Николай Михайлович, обернувшись к девочке, – если хоть одна душа узнает о сегодняшнем инциденте, здесь или в школе, на меня больше можете не расчитывать. Прикрывать вас я не стану, можешь не сомневаться…

– Да никто не узнает! – возмущенно воскликнула Павловская. – Хвалей заткнется и затаится до срока, вынашивая план мести. Не в его интересах раздувать из мухи слона. Все наши будут молчать, да и стукачеством наша школа никогда не славилась. А в методическом мы все уберем, не волнуйтесь.

– Смотри мне, – опять зашагал Николай Михайлович. Павловская едва поспевала за ним.

Распахнув дверь в женский туалет, Николай Михайлович сразу же прогнал цедящих пиво нескольких девчонок из района, пристроившихся на широком подоконнике обсуждать какого-то крутого чела, разобравшегося на прошлых выходных в данс-клубе «Потейки» с десятком отмороженных местных крутавелков. Нехотя они уступили туалет в полное владение Николая Михайловича, недвусмысленно подмигнув удаляясь.

Николай Михайлович включил холодную воду в кране, поставил Дашу на ноги, наклонив ее к раковине.

– Давай помогай подруге! – приказал Павловской умыть лицо девочке, сам удерживал ее равновесие.

Даша что-то промычала нечленораздельное, когда холодная вода коснулась ее губ и щек живительной влагой, попыталась сопротивляться.

– Даша, успокойся, – ласково прошептала Павловская, – все хорошо.

Девочку снова скрутило, она начала задыхаться, издавая громкие рвотные звуки, но блевать больше было нечем. Она выплевывала желудочный сок.

– Дай ей воды! – приказал Николай Михайлович Павловской.

Та послушно набрала воды в стакан. Николай Михайлович взял стакан, поднес к Дашиным губам.

– Пей! – строго произнес.

Даша замахала руками, затопала ножками.

– Не хочу! – прорвались слова наружу, как новорожденные. – Очень плохо, – перешла на полушепот и обмякла, ноги подкосились.

– Она чё, того? – испугалась Павловская.

– Нет, отрубилась, – ответил Николай Михайлович. – Теперь спать будет. Кризис миновал.

– А чё с ней было-то?

– Не пила она, видимо, никогда. А вы ее, судя по всему, не стесняясь, спонсировали. Отравление у нее алкогольное или аллергия на спиртное.

– И чё теперь?

– Чё-чё? – передразнил Павловскую Николай Михайлович. – Когда говорить научитесь? Спать будет. Только ее домой надо как-то доставить.

– Я щас позвоню, – достала мобильный Павловская, набрала номер Дашиной сестры. Длинные гудки. Еще раз набрала. То же самое. Третий раз набрала. Не отвечает.

– Ладно, показывай дорогу, – взял Дашу на руки Николай Михайлович, направился вон из туалета.

Сторожу он сказал, что скоро вернется, да и недалеко было идти. Каких-то полторы сотни метров.

Николай Михайлович укрыл Дашу своей курткой от дождя, который, хоть и притих, но не прекратился, на голову себе натянул бейсболку. Павловская шла рядом под зонтиком.

Дверь квартиры открыл Дашин папа. Мама уехала накануне с подругами и знакомыми, всего около десяти человек, на минибусе в Украину за шмотками, там дешевле, чем у нас.

– Здравствуйте, Сергей Николаевич, – поздоровалась Павловская.

– Привет, – недоумевающе уставился на нежданных гостей средних лет высокий мужик в белой майке и в спортивных штанах с лампасами.

– Позволите? – вежливо попросил Николай Михайлович пропустить его в квартиру. Дашин папа посторонился.

– Налево сразу, – указала путь Николаю Михайловичу Павловская.

Они вместе вошли в комнату. Таня расстелила постель, Николай Михайлович положил Дашу, разул ее и стянул с нее «пачку». Потом укрыл одеялом.

– Вроде все, – сам себе сказал.

– Что, собственно… – плохо соображал Дашин папа.

– Все в порядке, – улыбнулся ему Николай Михайлович. – Просто заснула ваша дочка. Будить было неудобно. Так что и вы не беспокойте ее, пожалуйста. Ну, всего доброго!

– До свидания, Сергей Николаевич, – попрощалась и Павловская, поспешая за Николаем Михайловичем.

– До свидания, – произнес вслед Дашин папа, пожимая плечами.

Выйдя из подъезда, Николай Михайлович остановился, пошарил по карманам, достал сигарету, закурил.

– Далеко не прячьте! – смелой походкой продефелировал Хвалей, подойдя близко к Николаю Михайловичу и Павловской. А неподалеку полукругом выстроились семеро ребят, гораздо старше Хвалея, с его двора.

– Курить вредно, – заметил Николай Михайлович.

– Вредно не курить, – парировал Хвалей.

– Оно и видно, – усмехнулся Николай Михайлович.

– Хвалей, ты чё? Обалдел? – это Павловская.

– Закройся, овца! – произнес Хвалей.

– Урод! – выдала Павловская, предусмотрительно спрятавшись за спину Николая Михайловича.

– Извинись! – вежливо попросил Николай Михайлович Хвалея.

– Слышь, дядя, – подошли остальные, но говорил один. В свете уличного фонаря Николай Михайлович хорошо разглядел физиономию урки, явно недавно освободившегося. – Не тебе учить манерам наших мальцов.

– Тебе что ли? – усмехался Николай Михайлович.

– А чё, я за учителя не сойду? – заржал урка, и все заржали.

Николай Михайлович не стал ждать, пока на него нападут. Он ударил первым. Закон неожиданности всегда срабатывает. Хвалей получил не больно, но неприятно. Остальные разлетались от бешеных, быстрых и точных кулаков Николая Михайловича, как кегли. Один урка увернулся, ушлый. Ножиком стал пугать.