Заходящее солнце теперь не мешало ей видеть лицо шерифа, когда он остановился перед ней.

Ребекка вскрикнула от удивления.

Это его лицо – строгое, мужественное, спокойное и такое знакомое, несмотря на прошедшие годы.

Вольф Бодин.

Тот же самый и все же немного другой.

На вид ему было не больше двадцати восьми – двадцати девяти, но в очертаниях скул уже появилась какая-то жесткость – отпечаток, который наложили годы испытаний. В ясных серых глазах, возле которых теперь обозначились морщинки, притаилась грусть или, может, строгость, даже суровость. Казалось, ничто не в состоянии ускользнуть от их цепкого взгляда.

О Господи! Он так же хорош собой, как тот, другой, из ее воспоминаний. Нет, теперешний Вольф Бодин намного красивее прежнего. Жизнь закалила его, стесала все неровности ранней юности, отшлифовала до совершенства формы и пропорции великолепного тела. Плоский живот, узкие бедра, каждый мускул словно выточен искусным мастером.

Вольф Бодин.

«Возможно ли это?» – думала Ребекка, недоверчиво всматриваясь в загорелое лицо. Необыкновенно притягательные глаза с длинными ресницами, гладко выбритый подбородок и щеки, выгоревшие на солнце каштановые волосы, спускавшиеся до воротничка рубашки… Все у нее внутри дрожало, она терялась под взглядом серых глаз, пронзавших ее насквозь, как ястребы небо. В его мускулистой фигуре, в незабываемом лице, в твердом спокойствии уверенного в себе мужчины таилась угрожавшая ей опасность. Ведь это был он.

Ребекка тысячи раз представляла его в воображении, он являлся к ней во сне, с ним были связаны все ее мечты, и он был тем человеком… в которого она влюбилась простодушно и самозабвенно, как может влюбиться двенадцатилетняя девочка.

Дура. Вот кто она такая. Только дура может столько лет хранить любовь к человеку, которого встретила еще ребенком, с которым провела лишь несколько минут и который был врагом ее отца.

Которого она оставила умирающим на грязном полу разбойничьего убежища среди бескрайних просторов знойной Аризоны.

Звезда шерифа у него на груди сверкала в лучах заходящего солнца. Зажав в кулаке ремешок ридикюля, Ребекка изо всех сил пыталась справиться с волнением. Бэр много раз говорил, что у нее дрожат ноги, когда она нервничает. А присутствие блюстителей порядка всегда заставляло ее нервничать.

Возможно, это привычка. Большую часть жизни Ребекке приходилось убегать от закона.

«Нет никаких причин, чтобы так распускаться из-за Вольфа Бодина, – урезонивала она себя. – Ты уже взрослая, самостоятельная, тебе двадцать один год. Незачем вести себя как глупенькая девочка».

Ведь ничего плохого она не сделала.

К тому же он ее не помнит, смотрит на нее с холодной отрешенностью, словно на абсолютно незнакомого человека.

Ну конечно. С чего бы ему помнить замухрышку, которая плевала в него и по вине которой он получил страшный удар по голове?

Ребекка поспешила заверить себя, что для ее же спокойствия лучше, если он ничего не помнит. Она глубоко вздохнула. Ей показалось, что она сейчас закричит, если молчание продлится еще хоть немного.

– Шериф, тот человек, мертвый, пытался нас ограбить, – выпалила она, комкая слова и задыхаясь. – Я застрелила его защищаясь. Кучер сказал, что этого человека разыскивают, он известен властям под именем Скупа Пармали… из банды Пармали. За его голову назначено вознаграждение, и я хочу получить причитающиеся мне деньги.

Бодин стоял, засунув большие пальцы за ремень, и пристально смотрел на нее.

– Мы с вами раньше не встречались?

– Нет… – Ребекка слегка покраснела. Ложь соскочила с языка раньше, чем она успела сообразить, что лжет, и теперь уже поздно что-то менять.

Спокойные серые глаза внимательно изучали ее.

– Говорят, у меня неплохая память на лица.

– О, это большой плюс для шерифа. – Пот стекал тоненькими струйками у нее под платьем.

– Вы бывали в Таксоне?

Какой он безжалостный! Типичный законник. Нервы Ребекки были натянуты до предела. «Думай!» – приказала она себе.

Но думать не получалось, и, чтобы выиграть время, она уронила на землю ридикюль. Ребекка презирала маленькие женские хитрости, но считала, что можно пренебречь своей неприязнью, если вынуждают обстоятельства. Ридикюль с глухим стуком упал на деревянную мостовую.

Вольф Бодин не шелохнулся.

– Ах Боже мой! – Она постаралась жалобно вскрикнуть, как будто действительно огорчилась.

Но он, видимо, не собирался подавать ей ридикюль. Вместо этого он шагнул к ней и встал совсем близко, так что Ребекка чувствовала рядом с собой его сильное тело, вдыхала его чистый мужской запах… а еще запах мыла, добротной кожи и хвои. Дурное предчувствие спутало ее мысли, когда она встретила его холодный жесткий взгляд.

Подозрительный взгляд.

– Вы не ответили на мой вопрос, мэм, – сказал он, нарочно растягивая слова. – Вы когда-нибудь бывали в Таксоне?

– Никогда.

Врать она умела превосходно, но сейчас лживые слова почему-то застревали в горле. Ей стоило огромных усилий выдерживать не мигая его взгляд. Кто-то позади нее кашлянул. Кучер сбросил с дилижанса очередной чемодан. Ноги у Ребекки подкашивались. Если этот поединок взглядов продлится еще чуть-чуть, она взорвется.

В отчаянии Ребекка нагнулась, чтобы поднять ридикюль, и в тот же самый миг на счастье или на беду к ридикюлю бросился Уэйлон Причард.

Они столкнулись лбами.

– Ох! – вскрикнула девушка, морщась от боли. Из глаз посыпались искры.

– О черт! – простонал Уэйлон, падая на тротуар.

Миртль Ли Андерсон загоготала, мэр Дюк сокрушенно поцокал языком, пассажиры дилижанса сочувственно запричитали, а Уэйлон изверг поток замысловатых ругательств. Случайные зеваки со смехом расходились по своим делам. У кого дома некормленые дети и муж, у кого – незаконченная работа, зато у всех потом найдется масса свободного времени, чтобы потрепать языком и послушать сплетни о молодой леди, которая пристрелила Скупа Пармали.

Как ни странно, но после встряски Ребекка стала лучше соображать. Она с трудом выпрямилась и, пошатываясь, сделала пару неловких шагов. Голова кружилась. Вольф Бодин моментально подхватил ее:

– Осторожнее, мэм. С вами все в порядке? Уэйлон, неуклюжий дурачок, ты хотел помочь даме или убить ее?

Молодой человек с аккуратной бородкой и мозгами истинного техасца сидел на корточках посреди мостовой, обхватив голову обеими руками.

– Ах, прекрати, Вольф. Я пытался быть джентльменом. У этой леди голова покрепче любой из тех, с которыми мне уже приходилось сталкиваться…