не едет? — спросил мальчуган, цепляясь руками за полы бабушкиной куртки, стоя на одной ноге и размахивая в воздухе второй.

— Так, света нет. Вот и не едет.

От такого ответа мальчик резко остановился. Задрал голову вверх, пощурился на солнце, осмотрелся по сторонам. И вновь задал вопрос:

— Почему тлолейбус не идёт к нам?

— Потому, что света нет.

Пацан вновь задрал голову вверх: солнце на месте, вокруг светло. Надо попробовать вновь:

— Почему нет тлолейбуса?

— Из-за света. Нет его и троллейбус не идёт.

Парень, хоть и мелкий, но посмотрел на бабушку с таким недоверием, что даже мне стало стыдно и не по себе.

— Бабуль, почему тлолейбуса нет? — на этот раз он задавал свой вопрос, глядя в глаза бабушке, чтобы точно знать, что над ним не шутят.

— Говорю же, света потому что нет.

— Почему тлолейбус не идёт к нам?

— Потому что света нет.

— Почему нет тлолейбуса?

— Ну что ты заладил. Из-за света. Нет света — нет троллейбуса.

Эта заевшая пластинка продолжалась до тех пор, пока не пришёл первый автобус и я не втиснулась в него как шпротина в банку.

Возможно это повторение по кругу продолжалось и после моего отъезда, а возможно кто-то более здравомыслящий всё же вмешался и объяснил "бабуле", что она под словом "свет" имеет в виду электричество. А вот ребёнок подразумевает свет в прямом смысле — дневной свет от солнца.

Очень надеюсь, что этот спор завершился благополучно для всех его участников.

Случайное прозрение

Они уже 40 минут, как выехали из города, и мчались по трассе, ведя негромкие разговоры в салоне авто.

Пять друзей однокурсников. Кто-то вспоминал анекдоты, кто-то пыльные байки, фоном играло радио. Им предстоял тяжелый день зачетов и экзаменов в областной столице и позднее возвращение домой перед новым рабочим днем. Такова участь многих заочников вечернего отделения.

Дорога была довольно однообразной, так же, как осенний пейзаж за окном. И все бы так и тянулось до конца пути, пока Колян вдруг не высказался вслух:

— Пацаны, гляньте, как красиво за окном.

И тут они, может от безделья, а может ради спортивного интереса, стали перечислять деревья, которые видели за окном:

— Сосны, березы, ивы… — перечислял Игорек.

— О! Зырьте — дуб! — выкрикнул Паха.

— Здесь когда-то было пахотное поле. А сейчас елочками заросло — продемонстрировал свои знания Славик.

— Это не ёлки. Это сосны — поправил его Павел.

— А какая разница? — недоуменно спросил Слава.

По салону авто прошел всеобщий смешок. Только лицо Тёмы, сидевшего за рулем, так и не дрогнуло.

— В смысле какая разница?! Это разные деревья! — Павел вытаращился на друга. Он прямо вытаращился. Так как в его голове никак не укладывалось, что его друг, 25-ти лет от роду, которого он знает уже много лет, мог сморозить такую детскую глупость.

В салоне возникла нервозная пауза, все ждали реакции Славика.

— Да ты прикалываешься! Нет здесь разницы — с серьезным лицом заявил Славик.

Новая волна дружеских усмешек прокатилась по авто.

— Как это нету?! — пошел на принцип Паха. — Они хвойные, с этим не спорю. Но это разные деревья, так же как кедр, пихта, лиственница…

Павел не успел закончить предложение. Слава уже повысил голос:

— Я же говорил, что ты прикалываешься! Лиственница тут вообще не к месту!

Теперь уже все вытаращились с любопытством на друга. Даже водитель с интересом глянул в зеркало заднего вида.

— Ты вообще о чем?! — уже едва сдерживая смех пытался разобраться в ситуации Павел. — Как это не к месту?! Это все хвойные деревья!

— А вот и нет! — радостно настаивал на своем Славик.

— Ну ты брат даёшь… — Игорек разворачивался в привычное положение с усмешкой на лице.

— Да вы сговорились и прикалываетесь надо мной — гнул свою линию Славик.

— Никто не прикалывается. Это правда. — как можно серьезнее постарался сказать Колян. Но к концу предложения не сдержался и расплылся в улыбке.

— Да нет же! Она потому и называется лиственницей, потому что у нее не иголки, а листья! — радостно выпалили Славик, ожидая, что все в машине наконец-то примут его сторону.

Напряженная пауза в доли секунды после этих слов разразилась громким мужских хохотом. Даже суровый водитель Тёма не выдержал и гоготал вголос. Сколько они смеялись — сказать сложно. Но по ощущениям казалось, что долго.

— Чего вы ржете? — крикнул Славик, стараясь перекрыть смех попутчиков. Но это получилось плохо, так как он сам смеялся, поддавшись всеобщему веселью. А кричать во время смеха — сложновато.

Когда приступ смеха сошел на нет, все молчали, ожидая, что кто-нибудь другой сменит тему разговора.

— Чё вы ржете? — уже тихо повторил Славик. — У елки — иголки, у лиственницы — листья. Чё непонятного?

Уж лучше бы он молчал, потому что авто сотряс новый приступ смеха.

— Блин, Славик, ну ты чудило! Хвоя на зиму не отпадывает как листья, почти у всех деревьев. А у лиственницы отпадывает. Поэтому ее и называют лиственницей…

Жаль, что в этот момент никто не видел лицо Славика. Наверняка, именно так выглядели все пророки и мессии вместе взятые в момент своего просветления.

Кто и как сдал экзамены в тот день — уже никто не помнит. А вот историю с лиственницей пацаны понят до сих пор, иногда вспоминая ее на общих встречах, как старую байку. Да. Славный был денёк. Пацаны вдоволь насмеялись, а Славику открылась истина!

Холод чужих сердец

… Когда мои братья жалобно плакали на всевозможные голоса, а мать выла от боли и просила пощады, закрывая собой детей, я понял, что их уже не спасти, но сделать ничего не успел потеряв сознание.

Придя в себя, я поскорее пополз в сторону сквозняка, откуда веяло скошенной травой. Чем дальше я полз, тем отчётливее понимал отсутствие стонов и плача за моей спиной, тем больнее мне было покидать родных.

Едва очутившись на улице я пустился со всех ног в ближайшие кусты и приник к земле, ожидая, что за мной вдогонку тут же кто-то выскочит. Но никто за мной не гнался. И я потихоньку побрёл в сторону оживлённого шоссе, в надежде найти хоть какую-то помощь.

Несколько дней я никак не мог добраться до дороги. Очень хотелось пить, но ни ручья, ни родника по пути не нашлось. Зато я погрыз несколько вкусных ягод, и даже сумел поймать мышь. Мышь была особенно вкусной на голодный желудок. Я съел её прямо так, сырую. Надломил хребет, так что шкурка тоже порвалась,