…Когда-то весной в конце восьмидесятых годов прошлого века морской тральщик «Контр-адмирал Юрковский» грустно переваливается с борта на борт на провисших от безветрия швартовых концах в стороне от кораблей родной Бригады у заводской стенки Минной гавани. Ласковая волна нежно гладит его повидавшие виды боевые борта. Увы, боевому славному пути корабля, построенного в далёкие ещё довоенные годы и вскрывшего ни одно минное поле противника, пришёл свой неминуемый конец. Что тут поделаешь? Всё когда-то заканчивается, хотя в это и не верится порой, особенно в юности. Да и то здорово, — почти пятьдесят лет в строю. Небывалый, надо прямо сказать, срок для любого корабля!

А и славный, однако, был проект: крепкий, надёжный, маневренный, устойчивый на любой волне, да и в быту удивительно удобный. Впрочем, все эти очевидно положительные качества делали его и довольно-таки уязвимым, как тральщика, по уровню физических и магнитных полей. Да это и понятно — он полностью железный, словно крейсер прошлой эпохи! — современные корабли давно уже используют совершенно иные композитные материалы. Вот и оказался Юрковский в славные для флота Российского восьмидесятые годы последним действующим кораблем довоенной постройки.

Как раз в один из таких безрадостных для тральщика день группа курсантов пятого курса старейшего ленинградского военно-морского училища в дневной «мертвый час» — послеобеденный сон! — прибывает к кораблю на свою последнюю курсантскую практику перед выпускными государственными экзаменами. Грустное, однако, предстаёт перед ними зрелище: главная мачта морского тральщика-великана завалена, артиллерийские установки сняты, вьюшка и кран-балка демонтированы, а многочисленные «медяшки» на давно некрашеной верхней палубе тусклы и не чищены. На корабле от экипажа осталась лишь дежурная команда утилизации из полутора-двух десятков человек, которому меж тем удаётся содержать аварийный корабль в чистоте и относительном порядке.

— Падайте на свободные койки в носовом кубрике, — выслушав доклад курсантов, выдаёт вахтенный матрос у трапа. — После подъема доложу о вашем прибытии старпому.

Ни на одном корабле мира нет ни одной более важной должности, чем должность старшего помощника командира корабля (капитана). Всё материально-финансовое хозяйство любой «посудины» именно на нём, а оно, нужно прямо признать, на всех даже самых небольших кораблях весьма немалое и беспокойное. Успешность выполнения экипажем поставленной боевой задачи всегда на 50 процентов зависит исключительно от старпома, отсюда и такое трепетное отношение к нему: уважение и… страх!..

Свободных мест в кубрике оказывается много — весь кубрик.

Личный состав Юрковского, похоже, расположился в дальнем кормовом жилом отсеке, как говорится: поближе к камбузу (корабельной кухне) и подальше от начальства (офицерские каюты, располагают поблизости с ходовой рубкой).

Аккуратно заправленные койки тремя тесными ярусами от потолочной переборки до палубы спадают вниз.

Курсанты после суточного переезда сюда устали и с удовольствием, не раздеваясь, валятся на нижний ярус, живо и громко обсуждая последние — то есть, крайние, как говорят в училище — события дня. Лишь курсант Стариков, любитель всего возвышенного романтичного по привычке лезет на верхние этажи коек, где, устроившись, тут же проваливается в сморивший его сон. Впрочем, выспаться-то ему как раз и не удаётся: во сне он всё время бегал по какому-то нескончаемому полю с высокой шершавой травой, надоедливо забирающейся ему, то за шиворот, то в рукава.

Знал бы он, что это за трава!

— Экипаж, подъем! — на самом интересном месте, когда он уже было, смирился с неудобствами, влетает в его сознание команда вахтенного у трапа. — Личному составу «Большой сбор»!

Курсанты вслед за экипажем выскакивают на верхнюю палубу, занимая, как и положено в таких случаях, своё место в конце строя на юте.

— О-о-о, кто к нам пожаловал? — с сарказмом разводит руками коренастый моряк, старшина первой статьи с залихватски заломанным на затылок тёмно-синим рабочим беретом, по-видимому, самый опытный среди оставленного экипажа. — Каким это ветром к нам на списанную посудину небожителей занесло?

— Восточным, восточным вестимо, — поддержав шутливый тон, отзывается Стариков. — Направлены на самый прославленный боевой тральщик Балтики для прохождения практики из стольного града… Питера.

— У-у-у, земляки, — расплывается старшина в улыбке, — я ж тоже из Ленинграда, с Петроградки, почти три года дома не был, — тянет руку. — Ну, как, как там мои родные островочки: Заячий, Елагин, Крестовский? И идут ли по-прежнему на Гроте баталии гардемаринов с кадетами?

— Идут-идут! — улыбаются в ответ курсанты, окружив неожиданно объявившегося земляка. — Куда ж им деваться-то?.. Да и всё остальное, слава Богу, на месте, ждут тебя в целости и сохранности.

— Главный старшина Белкин, — первым жмёт протянутую руку и представляет, как и положено, невысокий весь в рыжих веснушках старший по званию и должности — парторг роты — среди вновь прибывших курсантов.

— Проще Билл, — весело поправляет товарища другой, плотный чернявый, снимая некоторый официоз с разговора, — а я… просто Макар.

— Очень приятно, просто… Макар, просто Билл, — весело отзывается моряк, — а я Сергей Дмитриев, проще Сир Питерский, для вас… просто Серый.

— Очень приятно Сир Серый, — вслед за друзьями помпезно жмёт руку Павел Конев, — а я… просто Пашка.

— Просто… Феликс, — подхватывает шутливый тон и Стариков.

— Ой, погоди-ка, погоди, — отдернув руку, неожиданно останавливает его бывалый моряк. — Что это у тебя там? — округлив глаза, смотрит на протянутую руку. — Да это ж, кажись, Африканка к тебе в рукав забралась.

— Какая ещё… Африканка? — вскидывает брови Феликс и тут сам с удивлением, проследив за взглядом Сергея, замечает, как из его широкого правого рукава «робы», действительно, выглядывает, плавно покачиваясь на ветру, симпотичнейший лысенький розовый хвостик с маленькой кисточкой на кончике.

Нужно отдать должное — ни один мускул при скоплении вокруг почти всего экипажа корабля и его товарищей не дрогнул у… «железного» Феликса на лице. Не суетясь, будто повидавший виды «морской волк», каждый день, вытаскивающий из своих рукавов всякого рода корабельную живность, он уверенным резким движением руки сверху вниз вышвыривает незваную гостью из своей одежды. Вот только направление полета для незваной гостьи он почему-то выбрал ни в морскую пучину за борт, что было бы вполне логичным и правильным в данной ситуации, а куда-то вверх, в сторону надстройки Юрковского.

Жалко, видать, стало животинку!

Впрочем, как выяснится позже, крысы в большинстве своем великолепные пловцы и ещё неизвестно, чтобы для неё оказалось бы более приятным спросонья: приземлиться на жесткую металлическую палубу корабля или приводнится в ласковые теплые воды июньской Балтики.

Африканка же, пролетев около полутора десятков метров, удивительным образом легко и ловко, словно кошка, умудряется сгруппироваться и, мягко приземлившись, точнее прибортившись к переборке, ловко залезть по отвесной металлической стенке одного из многочисленных строений корабля куда-то наверх, в сторону корабельной мачты.

— Вот…