— Верно, мы обе шили свои платья у одного портного.

— Вряд ли, мадам, — ответила Настя и сделала привычный книксен. — Ваше платье много элегантнее.

Каховская подняла брови и взяла Настю под руку. Более они в этот вечер не расставались.

В ближайшую среду Александра Федоровна пришла в театр и заняла место в креслах. Давали «Росслава» Княжнина. Действие трагедии происходит в Швеции, где в неволе у тирана Христиерна, узурпировавшего власть в Швеции и Дании, томится русский воевода Росслав, знающий о местопребывании законного правителя Швеции, короля Густава, но не желающий сообщать об этом Христиерну, ибо предпочитает смерть предательству. Положение воеводы усугубляется еще и тем, что он влюблен в шведскую княжну Зафиру, которая тоже любит его всем сердцем. Но страстью к Зафире пылает и проклятый Христиерн. Зафира предлагает Росславу бежать с ней, но гордый росс, скрипя зубами, отказывается, ведь в неволе томятся и другие русские воины, он должен остаться и вместе с ними испить горькую чашу плена вместе.

— Тиранка слабых душ, любовь — раба героя, — заявляет он любимой княжне, и демонстративно отворачивается от нее, гремя цепями.

А вот Зафира так не думает. Как Насте удалось внушить залу, что любовь — вовсе не «тиранка» человеческих душ, а их благо, и что сие чувствование либо есть главное в жизни и ее смысл, либо это вовсе не любовь, осталось для Каховской загадкой. Похоже, такого не было и у Княжнина, и Настя самостоятельно привнесла свое понимание любви, что, несомненно, делало ей честь как актрисе. Публика дважды вызывала ее на «бис», и сцена была покрыта букетами цветов, предназначавшихся именно ей.

— А ты действительно настоящая актриса, — задумчиво сказала ей Александра Федоровна после спектакля. — Не все, конечно, ровно, и до Синявской тебе еще далеко, но талант у тебя большой. Ежели бы получиться, тогда цены бы тебе не было.

В тот же день Каховская имела разговор с Есиповым, давним своим приятелем и другом детства, к тому же служившим с ее братьями в Измайловском полку в то же время, когда она жила в Петербурге.

О чем был сей разговор? О дальнейшей судьбе Насти. Проникшись к ней симпатией и решив стать ее патронессой, Каховская без обиняков попросила Павла Петровича дать актрисе вольную.

— С какой это стати? — опешил Есипов.

— Она должна поехать в Москву или Петербург учиться, а потом блистать на императорской сцене, — заявила ему Александра Федоровна.

— Она мне самому нужна, — не очень вежливо ответил Есипов, что, впрочем, было свойственно им обоим. Что поделаешь — друзья детства!

— Эгоист! — выпалила она.

— Без нее у меня упадут сборы, — парировал Павел Петрович.

— Со временем, она может стать выдающейся, великой актрисой. А в твоем театре ей уже нечему учиться. Пока публика ходит на нее. Но через несколько лет она приестся зрителям, и сборы у тебя все равно упадут.

— Вот тогда и отпущу ее.

— Давай я выкуплю ее у тебя. Нехорошо, конечно, торговаться, ведь она мне почти подруга… Сколько ты за нее хочешь?

— Нисколько.

— Двести рублей.

— Нет.

— Триста.

— Я же сказал: нет.

— Я попрошу губернатора поговорить с тобой, — с угрозой произнесла Каховская.

— Я все равно ее не продам, — отрезал Есипов. — И вольную ей не дам.

— Это твое последнее слово? — нахмурила брови Александра Федоровна.

— Последнее, — буркнул Павел Петрович, прекрасно зная, что ежели ей что-либо втемяшилось в голову, она не успокоится, покуда не добьется своего. «Но ничего, еще посмотрим!»

— Посмотрим, — словно в ответ его мыслям с иронией произнесла Каховская, прощаясь.

— Посмотрим, — уже вслух с легким поклоном ответил ей Павел Петрович.

Есиновы — старинный дворянский род. Еще в первой половине пятнадцатого века его родоначальник Есип Васильевич, упоминался в родословных книгах как боярин. Трое его сыновей, Василий, Богдан и Димитрий были в Новгороде Великом посадниками — высшая выборная в те времена должность в Новгороде и Пскове.

После разгрома Новгорода Иваном Грозным и высылки из него наиболее значимых дворян стали Есиповы тульскими и рязанскими помещиками, а затем за дворянские службы верстаны были поместным окладом и в Казанской губернии.

Трое Есиповых подписались в избрании Михаила Романова на царство. Род был военный, и числились в нем тысяцкие, воеводы, стрелецкие головы, полковники и генерал-майоры.

Павел — младший сын майора Петра Есипова, записавшего своих отпрысков сразу по рождении в военную службу. Старшие, Михаил и Леонтий, оба дослужившись до чина секунд-майора, вышли лет тридцать назад в отставку и получили после кончины отца имения в Тетюшском и Свияжском уездах. Павел же был записан в лейб-гвардии Измайловский полк, имея ко времени выхода старших братьев в отставку чин гвардии сержанта. Бывая в увольнительных в столице, посещал Каменный театр и сам игрывал со старшим из братьев Желтухиных Петром в домашних любительских спектаклях. А самым лучшим его приятелем сделался бывший студент Московского университета, только-только начавший свою сценическую карьеру в театре князя Урусова, Петр Плавильщиков. Его-то, некогда сотоварища по любительским театральным подмосткам, ныне ведущего актера Петровского театра, ставшего к тому времени сценической звездой, и пригласил на гастроли в третий сезон своего театра Павел Петрович. Слава Плавильщикова как актера и драматурга гремела в обеих столицах, и авторитет его в актерской среде был непререкаем.

— А хороший у тебя театр, — сказал Плавильщиков, придя на второй день по приезде в Казань посмотреть на сцену, где ему придется играть, и окидывая взором зрительную залу с двумя ярусами лож, галереей, партером и двумя рядами кресел. — Большой. Публики много можно вместить. Верно, и сборы неплохие, а? — подмигнул старинному приятелю Петр Алексеевич.

— Сборы неплохие, — согласился Есипов. — Однако покуда тридцать тысяч рубликов верну, что на его строительство и обустройство положил, много воды утечет.

Оставим на время Петра Алексеевича и сделаем небольшое отступление касательно самого театра.

Ведь как, милостивые государи, рождаются в России публичные театры? В Петербурге, скажем, возник при Екатерине Великой Вольный российский театр, составленный его зачинателем Книппером из молодых людей Воспитательного дома для незаконнорожденных. Ну куда таковых девать? Ведь несмотря на то что некоторые из них являлись отпрысками дворян с весьма известными на Руси фамилиями, в том числе и от славного Рюрика проистекавшими, дорожка в службу им была заказана: хорошего классу им не добыть, чинов не стяжать да и денежек довольно не иметь. Ну не в крестьяне же им идти, в поте лица своего добывать хлеб насущный! Лынским, Батовым, Тинским да Доровым, коим отцы их дали усеченные фамилии, отняв несколько букв от своих (Волынский, Щербатов, Борятинский, Гундоров…), да и прочим бастардам от отцов с менее изящными фамилиями надобно же как-то жить! Вот и придумал острый умом Книппер пристроить таковых чад более-менее пристойно, не забывая, конечно, и о собственном благосостоянии. Театр скоро стал публичным, в нем играли и «Недоросля» Фонвизина, и «Мота, любовию исправленного» Лукина и даже «Беверлея» француза Сорена. А после специальным указом императрицы Екатерины Алексевны Вольный театр становится уже не вольным, а Императорским публичным.