Еще живя в Риме, Марк одно время готовился к тому, чтобы стать возничим, в том смысле этого слова, как его понимал Крадок. И сейчас Марка обуяло желание — не сделаться обладателем этой упряжки, нет, он был не из тех, кто способен сказать «мое», не имея на это права, — ему захотелось вывести их на волю и впрячь в колесницу, ощутить дрожание днища под ногами, почувствовать, как оживают в руках поводья, как подчиняются его воле эти прекрасные горячие существа и их воли сливаются в одно.

Ощущая нежные лошадиные губы у себя на плече, он повернулся к Крадоку:

— Ты разрешишь мне испытать их?

— Они не продаются.

— Если бы они и продавались, я все равно не смог бы их купить. Я попросил разрешения испытать их.

— Командир тоже возница?

Во время прошлогодних сатурналий Марка назначили состязаться на наемной упряжке со штабным командиром, лучшим возничим в легионе, и Марк состязание выиграл.

— Я считаюсь лучшим в моем легионе, — ответил он.

Крадока, видимо, не удовлетворил ответ.

— Сомневаюсь, чтобы ты управился с моими черными сокровищами.

— Не хочешь ли побиться об заклад? — спросил Марк. Глаза его загорелись холодным блеском, губы тронула улыбка.

— Побиться об заклад?

— Да, что я управлюсь с твоими лошадьми. И так, чтобы ты остался доволен. Где — выбирай сам.

Марк отстегнул застежку, которой был заколот на плече грубый плащ, и протянул ее на ладони — красноватый сердолик слабо блеснул в полутьме.

— Застежка против… против одного из твоих охотничьих копий. Если тебя это не устраивает, назови свою ставку.

Крадок не взглянул на застежку, он смотрел на Марка так, словно юный римлянин был конем, чей норов бритт сейчас пытался оценить. Под этим хладнокровным испытующим взглядом Марк покраснел. Охотник заметил краску гнева, заметил, как римлянин с вызовом вздернул подбородок. Он скривил губы в еле заметной усмешке и, видимо удовлетворенный осмотром, наконец сказал:

— Я согласен.

— Когда мы устроим испытание? — спросил Марк, возвращая застежку на место.

— Завтра я гоню табун лошадей в Дурин. Но через восемь дней вернусь, вот тогда и устроим. А сейчас нам пора отправляться.

— Хорошо, — ответил Марк и, хлопнув на прощание по блестящей конской шее, последовал за Крадоком вон из конюшни. Они свистом подозвали ожидавших собак, взяли прислоненные к стене главного дома копья и скоро исчезли в чаще.

Крадок отсутствовал дольше, чем собирался, и когда наконец наступил день испытания, урожай (весьма, надо сказать, скудный — в Иске Думнониев этой зимой многих подстерегал голод) уже собрали. Подходя к назначенному месту встречи — широкой ровной поляне в излучине реки, — Марк прикидывал, каким образом раздобыть зерна про запас. Крадок уже ждал его и вскинул руку в знак приветствия. Вспрыгнув на колесницу, он повернул коней и с грохотом помчал навстречу Марку, приминая папоротник. Солнце отбрызгивало от бронзовых бляшек на груди и лбах лошадей, их длинные гривы и волосы возничего развевались на ветру. Марк стоял как вкопанный, хотя в животе у него все сжалось в комок. В последний миг возничий резко осадил лошадей, чуть не наехав на Марка, тут же выскочил из колесницы и, пробежав по дышлу, остановился, балансируя на нем.

— Ловкий фокус, — сказал Марк, с улыбкой подняв к нему лицо. — Я слыхал о нем, но ни разу не видал.

Крадок засмеялся и, попятившись, занял свое место в колеснице; в тот момент, когда он разворачивался, Марк впрыгнул внутрь и встал рядом. Поводья и много раз сложенный кнут тут же перешли к нему, а Крадок отодвинулся и встал сзади на место копьеносца, держась рукой за плетеный борт.

— Для начала держи вон на тот ясень.

— Всему свое время, — отозвался Марк, — пока я не готов.

Лошади были запряжены на римский лад: две средние привязаны к дышлу, две наружные — постромками к осям. Тут все было в порядке, зато с колесницей обстояло по-иному. До сих пор Марку приходилось управлять только римской беговой колесницей — что-то вроде раковины, рассчитанной на одного. Здешняя повозка, более громоздкая, хотя и довольно поворотливая, была открыта спереди, отчего казалось, будто стоишь прямо на лошадях, — ощущение непривычное. Чтобы управиться с колесницей и лошадьми, следовало сперва приспособиться к ним. Высоко держа тщательно разобранные поводья, как принято в Колизее, широко расставив ноги на перекрещенных планках днища, Марк тронул с места нервно перебирающих ногами коней — вначале тихонько, приноравливаясь к ним, потом пустил их быстрее, перейдя с рыси на легкий галоп и направляя в то же время к высохшему ясеню, белевшему вдали. Не доезжая дерева, он, по совету Крадока, завернул их и послал вдоль изогнутой линии дротиков, заранее воткнутых охотником так же, как Марк, бывало, проводил белых арабских скакунов между тренировочными столбиками на Марсовом поле; затем он перешел на галоп, ни разу не опозорив себя, — ни одна втулка колеса не задела земли. Он подверг лошадей всем испытаниям, заставив делать все, что только подсказывал ему хозяин упряжки, и наконец настал момент пустить их во весь опор. Они поскакали вдоль опушки, огибая ее по кривой в милю длиной.

Этот миг для Марка всегда был переломным, он будто переходил из одной жизни в другую. Так, должно быть, чувствует себя стрела, вылетающая из лука. В прежней жизни было знойно и душно, а сейчас его обтекал, как вода, прохладный упругий ветер, мчащийся навстречу; ветер прижимал к телу тонкую алую тунику, свистел в ушах, не перекрывая, однако, мягкого стука мелькающих копыт. Марк пригнулся ниже, ощущая, как днище колесницы дрожит и ходит ходуном у него под широко расставленными ногами, как поводья оживают в его руках, как через поводья его воля передается мчащимся лошадям и их отклик доходит назад к нему, и он сливается с ними в одно целое! Марк крикнул по-кельтски, понукая, подбадривая коней:

— Вперед, красавцы! Вперед, мои храбрые! Ваши кобылы будут гордиться вами, слава о вас будет переходить от дедов к внукам! Быстрей, быстрей, мои братья!

Впервые он взмахнул кнутом, кнут вылетел вперед, мелькнув, как черная молния, у них над головами, но не касаясь их. Пронеслась мимо опушка леса, папоротники раскидывались в стороны от летящих копыт и крутящихся колес. Вместе с упряжкой и колесницей Марк превратился в комету, прочерчивающую яркий небосклон, в сокола, камнем падающего вниз на фоне солнца…

Затем, повинуясь команде Крадока, он резко взял поводья на себя, осаживая упряжку, так что лошади присели на задние ноги, остановившись на всем скаку. Ветер, свистевший в ушах, стих, вокруг опять сомкнулся тяжкий зной. Наступила тишина. У Марка рябило в глазах от дрожания накаленного солнцем воздуха. Еще не перестали крутиться колеса, как бритт спрыгнул на землю и обошел лошадей спереди. После первого рывка они застыли на месте, и только бока их раздувались и опадали, но и то не слишком.

— Ну как? — настойчиво спросил Марк, вытирая тыльной стороной ладони мокрый лоб.