Я смеюсь. Ничего не могу с этим поделать: этот маленький человечек настолько… человечен. Даже продрогший до костей, с ног до головы заляпанный кровью, стоящий перед вампиром, который вдвое выше его ростом, он намерен вытерпеть столько всякой гадости… И имя, которое она имеет несчастье носить — во главе списка.

— Чего тут смешного? — осведомляется она после того, как секунды две топчется по моим ногам и пинает по голеням.

— Ты, — отвечаю я, привычно готовясь пресечь какую-нибудь патетическую попытку, которую мой маленький внедорожник может предпринять для защиты своего человеческого достоинства.

Конечно, это не была моя ночь. Я не смог правильно сформулировать запрос. И в итоге…

Она пырнула меня ножом.

Как раз в тот момент, когда я протянул руку, чтобы взъерошить ее спутанные окровавленные волосы. Маленькая мерзавка ударила меня не чем-нибудь, а двенадцатидюймовым хлебным ножом с ручкой из фальшивой слоновой кости — точно в солнечное сплетение. Понятия не имею, где она прятала этот нож. Наверно, за спиной. Где-нибудь, где я не видел. Возможно, следовало бы задаться более важным вопросом: почему я не ожидал, что она будет вооружена? Может быть, я вообразил, что у маленьких пчелок жал не бывает? Господи помилуй, она — смертный человек в мире, полном вампиров. Будь я на ее месте, я вооружился бы всем, что только может подсказать пылкое воображение. Серебряные пули, чеснок, святая вода… продолжайте список. Не то, чтобы от этого был прок. Реально существующие вампиры не могут превращаться в летучих мышей или мух, однако мы не превращаемся и в кучу костей и пепла, если прикасаемся к распятию. Нет, если вы хотите убить кого-нибудь из нас, вам придется приложить некоторые усилия. Отрезать вампиру голову, вырвать сердце или заманить в ловушку, чтобы он не мог укрыться, когда взойдет солнце. Вот они — ваши планы «А», «В» и «С», три способа, которыми нас можно уничтожить.

Но вернемся к Исузу и ее кухонному ножу. Вот куда он вошел и откуда вышел — чпок-фанк! Обычно так бьют, когда хотят одним ударом вскрыть зрелую дыню. И звук получается очень похожий — если вы наносите вампиру удар чуть ниже пупка и чуть выше забавной штучки, которая есть у любого мужчины. Выше Исузу не достать: даже занеся нож над головой, сжимая его обеими руками и поднявшись на цыпочки, она может дотянуться лишь до моего живота. Максимально близко к сердцу.

К счастью, там больше ничего нет. Вирус или что-то другое — то, что делает вампиров в буквальном смысле слова хладнокровными кровососами, их кожу мертвенно-белой, а глазные яблоки — черными, как ночное небо, — так вот, эта же штука производит у нас внутри некоторую перестройку. От пищеварительной системы попросту почти ничего не остается и в первую очередь это касается органов, расположенных ниже желудка. Кровь впитывается непосредственно в кровоток языка, мембраны рта и пищевода. Так что вампир, пьющий кровь, больше похож не на того смертного, который пьет кофе, а на того, который нюхает кокаин. Это просто вопрос биологической эффективности — необходимо как можно быстрее смешать старую кровь с новой, не делая отверстий в собственных венах.

Не то, чтобы получить удар туда, куда получил его я — это не больно. Еще как больно. По крайней мере, для меня. Может быть, благодаря слепой удаче, а может быть, благодаря обычному везению, Исузу умудрилась попасть аккурат в мой последний шрам, оставшийся от последней, почти смертельной раны. Такой шрам есть у каждого из нас. Это одна из немногих точек, попав по которой вы не убьете вампира, но сделаете ему очень больно. Кто-то называет его «прививкой», кто-то — «вторым пупком». У плоти собственная память, поэтому мы стараемся не распространяться о местонахождении наших последних шрамов, а если возникает необходимость, стараемся скрыть его под волосами или носим свитера с воротником под горло.

Поэтому, когда я вздрагиваю, выдергивая из себя нож, это по-настоящему. Это не игра — по крайней мере, игра состоит не в этом. Когда начинается настоящая игра, я действую не задумываясь и не планируя. Так или иначе… Мой маленький хэппи-мил ударил меня с твердым намерением нанести мне тяжкое телесное повреждение, и с этим приходится считаться. И об этом я еще подумаю.

Позже.

Не сейчас. Не сейчас, хотя мне так легко схватить ее и, помимо всего прочего, дотянуться до ее шейки. Как бы то ни было, придется произвести переоценку ситуации и возможности получить удовольствие немедленно. К тому же надпочечники этого ребенка, скорее всего, опустели. Смертная девочка лет пяти или шести, которой едва хватило роста, чтобы пырнуть меня ножом, всадила его в меня по самую рукоятку… да, хороший выброс адреналина. Но сейчас начался спад. Я могу судить по облачкам пара, которые вырываются у нее изо рта, по той позе, в которой она стоит, по ее обмякшим мышцам — она напоминает марионетку на ниточках. Терпеть не могу перегоревший адреналин. Этот вкус страха-после-страха совершенно омерзителен.

Значит, нет. Не теперь. Потом. Позже, когда она будет меньше всего этого ожидать. Позже, когда я могу напугать ее каким-нибудь иным способом. Когда это будет… забавнее.

Вот что еще меня зацепило. Это давно меня угнетает. То, чего я лишился. Кофе, шоколад, мочеиспускание, консервированные персики — все это существует для отвода глаз. Хотите по-настоящему понять психологию современного вампира? Вот вам ключ. Мы — кошки. Дикие кошки, которые вынуждены сидеть взаперти. Нам хочется поиграть с добычей, прежде чем ее убить, но мы не может. Мы живем в каменных джунглях, где решены все проблемы, но нет ни птиц, ни мышей, нет даже маленьких ящериц, на которых можно охотиться, которых можно ловить, с которыми можно поиграть, а потом убить. Нам некого убивать, даже ради спасения собственной жизни. По крайней мере, в рамках закона.

Вот каков мир, в котором я живу вот уже много лет.

И все остальные, кто находится рядом со мной — знают они это или нет. О нас заботятся. Мы хорошо питаемся. Мы сосем кровь из бутылочек, потягиваем ее из сифонов, осушаем до дна чашки, кружки, бокалы — и ни за одну кружку, ни за один сраный бокал не приходится бороться. Ни одна кружка, черт подери, не вызывает правильного ощущения. Конечно, кровь приправляют адреналином, но этот адреналин произведен в лаборатории, и против настоящего это все равно что консервированный сок против свежеотжатого.

А теперь взгляните на меня — мистера Счастливчика. Я только нашел настоящий свежий апельсин.

Но я хочу сказать совсем другое. Я даже не собираюсь поминать кота в мешке. Нет. Вот что я говорю вместо этого:

— Насколько я понимаю, это твое, — говорю я, протягивая ей нож — жестом сомелье, передающего клиенту карту вин.

Когда вы откладываете удовольствие на потом, вы откладываете его на потом. И в этом состоит главная проблема.

Проблема, связанная с невозможностью вкусить плодов своих усилий, заключается в следующем: до наступления момента, когда я смогу полакомиться Исузу, мне придется о ней заботиться. Заботиться, оберегать, кормить и прятать от своих более недоброжелательных собратьев. Этот кусок моей жизни может оказаться слишком большим — настолько, что мне будет не под силу его прожевать за раз. Или высосать досуха. Но с другой стороны… Не так давно я был готов послать все это куда подальше. И не похоже, что я найду способ убить так много времени. Итак…