Мы назвали себя «Общество Доброжелательных Вампиров», и наша цель была довольно проста: нам требовалась небольшая компания, готовая разделить наши страдания. Мы хотели, чтобы попытки других ребят быть нормальными, снова и снова влюбляться, жить не только ради следующего приема пищи, накрылись медной трубой. Мы не хотели видеть рядом с собой тех, кто будет стареть, — в то время как мы остаемся молодыми, — напоминая нам о нашем бесконечном существовании и тех жалких, ничтожных вещах, которыми мы его заполняем.

Наш девиз звучит гордо: «Каждую минуту рождается кровосос». Проблема состоит в следующем: чем ближе мы к тому, чтобы это стало реальностью, тем более очевидным становится то, что мы — настоящие кровососы. Быть «нормальным» значит укротить себя. Но вампиризм стал… одомашненным. Индустрализированным. Коммерциализированным. Охота для жертв и доброжелателей сменилась чем-то вроде работы — мы думали, что это пройденный этап. Мы снова должны были зарабатывать на жизнь — или после-жизнь, в зависимости от обстоятельств. Мы ушли от того, чтобы вонзать клыки в великолепные, сочные шеи и пришли к тому, чтобы набивать сумки плазмой, произведенной известными фирмами, которая поступает из чанов, а не из вен, и изготавливается из стволовых клеток и прочих новых лабораторных компонентов. И точно так же мы ушли от того, чтобы быть настоящими хищниками, и превратились в настоящих потребителей — с совершенно понятной потребностью, которая могла быть совершенно удовлетворена, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Итак, вампир идет в бар…

Не летит, не бежит по следу, подобно волку, не несется по темному линолеуму, щелкая крысиными коготками. Не вползает через замочную скважину или в щель под дверью облаком тумана. Настоящие вампиры не прибегают к подобным спецэффектам — отчасти потому, что просто не способны, отчасти потому, что являются двуногими прямоходящими и в состоянии передвигаться так, как подобает двуногим прямоходящим.

Он решает отдать себя на милость этой ночи — возможно, своей последней ночи. Он желает этого всем своим открытым (но опустевшим) сердцем.

Вот как я начал сегодняшний вечер. Вот в каком настроении и вот с какими намерениями. На то, чтобы обнаружить ошибку, много времени не понадобилось. Между прочим, если хотите получить представление о том, насколько изменился мир, просто загляните в стрип-клуб для вампиров. Если не считать скудного освещения, вышибал и обилия полуголых женщин, вы могли бы поклясться, что оказались в начальной школе. Конечно, на самом деле здешние посетители — вовсе не дети. Некоторые из них старше меня — я имею в виду не то, на сколько я выгляжу. Мы называем их скороспелками; могу объяснить, почему, если вам это интересно. Каждый из них — памятник собственной трагедии. Их сделали вампирами прежде, чем они достигли нужного физического возраста, эти дети, умирающие от лейкемии или какой-нибудь еще неизлечимой болезни, для которых превращение в вампира было единственной надеждой. Они застряли в этом возрасте навсегда и страшно этим недовольны. Вы можете видеть, как они дуются, когда прогуливаются в полночь по аллеям. Детские тела, в которых заключены взрослые души. Морщины, которые прорезают их лбы, исчезают бесследно, но не от того, что появляются редко. Я предпочитаю думать о них как манчкинах[3]из дурацкой страны Оз, которые демонстрируют редкое богатство словарного запаса, когда речь заходит об анатомии, физиологии и неприятных способах их использования.

Стрип-клубы — одно из немногих мест, где Скороспелки не ведут себя как скороспелки. Вместо этого они улыбаются, делают попытки произвести впечатление, подлизаться к какой-нибудь из танцовщиц в смутной надежде пробудить в ней что-то вроде материнского инстинкта и приютить их на своей абсолютной пустой (хотя зачастую достаточно полной) груди. Они приходят с пачками банкнот размером больше них самих, и спускают все во время «танца на коленках»,[4]сжимают ляжку танцовщицы своими коротенькими ножками и подпрыгивают вверх-вниз, хлопая своей чахлой мужественностью по голому бедру — очень взрослый вариант игры в лошадки.

Я смотрю на этих озабоченных первоклашек, окружающих меня, и чувствую себя еще более подавленным, чем до того, как сюда вошел. Я ищу себя в одном из многочисленных зеркал над барной стойкой… и нахожу. Говорите, вампиры не отражаются в зеркале? Миф. Еще как отражаются. В зеркалах. В хроме. Особенно когда одиноки. Как я. Как сейчас.

Ну и рожа у меня… И с такой рожей я вынужден войти в вечность. Я всегда выгляжу немного грустным, немного утомленным, немного… как бы это сказать… жеваным и помятым. Тот тип лица, который, как мне сказали, женщины находят неотразимым. Думаю, это оттого, что я кажусь умудренным опытом. Как будто я и в самом деле был многократно помят, выжат досуха, но выжил. Это мои глаза, в них все дело. Обычные глаза вампира — полностью черные, под цвет моих коротко стриженных волос и моего настроения. А особенность состоит в том, что глаза у меня немного навыкате, как будто я страдаю гиперфункцией щитовидки, и они с трудом удерживаются в глазницах. Глаза того, кто слушает, сочувствует, принимает близко к сердцу каждую маленькую трагедию, случившуюся по другую сторону освещенного свечами стола. В остальном мое лицо — по-детски чистое, невинное, обманчиво безопасное… отличное лицо для вампира, которому требуется подкрасться поближе к своему ужину.

Прочие обладатели детских лиц — те, у кого ноги короче, чем у меня — становятся все более шумными. Я замечаю на соседнем столике бокалы, затуманенные конденсатом. Это еще одна отличительная черта вампирской версии стрип-клуба: здесь жарко. В то время как в прежние времена в клубах специально врубали кондиционеры, чтобы соски танцовщиц твердели, мы делаем нечто прямо противоположное. Мы хладнокровны — как ящерицы. И это означает, что наша кровь чуть горячее, чем воздух в помещении. Как у ящериц, которые греются на залитой солнцем скале, у нас есть только один способ разогреться — это разогреться в буквальном смысле слова. Именно поэтому секс для вампиров обычно начинается с душа или поворота ручки термостата. И вот почему холодными субботними ночами вокруг наших квартир так колышется воздух. Тепловые завесы и работающие на пределе мощности обогреватели делают воздух водянистым, и луна за этим маревом подергивается рябью, точно отражение в луже. Если стоять тихо, можно услышать стоны и вздохи, а иногда — восхищенное завывание или возгласы восторга, но это просто изящные мелизмы. Вот они, тепловые следы любви вампиров, мерцающие в холодном вечернем воздухе.

Как говорится, в любви и на войне все решает Фаренгейт.

Владельцам вампирских стрип-клубов не чужда деловая хватка, а поэтому они в полной мере используют преимущества, которые обеспечивает биология их клиентов. В течение всего вечера они в буквальном смысле подогревают клиентов, заставляя их выкладывать все больше и больше за танцы на коленях и кровь. Под конец помещение начинает напоминать сауну. Запотевают даже бокалы с теплой кровью. Трудно разглядеть значки на циферблатах цифровых часов. И каждый раз, когда какой-нибудь колченогий манчкин, спотыкаясь, добирается до входной двери, водоворот жаркого марева сопровождает его исчезновение.