в каких архивах и фондах они находились. На этот счет мы можем только высказывать предположения. Необходимо, однако, оговориться, что даже если подобная информация была бы в тексте обозначена, она, вероятно, не была бы нам полезна. За прошедшее столетие часть документов, использованных нашими авторами, оказалась, скорее всего, утрачена, часть была перенесена в другие архивы. Опыт работы в российских архивах, в том числе сибирских, подсказывает, что документы равным образом могли сменить свою фондовую принадлежность, и, однозначно, изменились сигнатуры единиц хранения.

Все это лишь повышает значимость изданий упомянутых авторов, поскольку благодаря им мы имеем возможность получить доступ ко многим ценным источникам, отыскание которых на данный момент было бы весьма затруднительно, если вообще возможно.

Чтение работ сибирских краеведов в равной степени убеждает нас в необходимости в своих будущих исследованиях, посвященных судьбам польских ссыльных в Сибири, охватить архивные собрания не только основных сибирских архивов и библиотек, но также и находящихся в менее крупных административных центрах региональных библиотек и музеев.

Каждый публикуемый документ мы старались сопроводить данными об авторе, обстоятельствах и месте написания цитируемого сочинения, а также, если это не вытекает из контекста, информацией о месте и времени описанных в источнике событий. Это не всегда, однако, оказывалось возможным, о чем свидетельствуют указанные выше случаи А. Макарова и Л. Орлова.

Фрагменты мемуаров, написанных по-польски, были переведены на русский язык. Тексты на русском языке модернизируются согласно современным правилам орфографии и пунктуации с сохранением стилистических и языковых особенностей оригинального текста. Прописные и строчные буквы также употребляются в соответствии с современными правилами правописания. Исправлению подверглись устаревшие падежные формы: в прилагательных мужского и среднего рода в родительном падеже единственного числа окончания «-аго» и «-яго» заменялись на соответствующее современной норме — «-ого» и «-его». Например: «местнаго» — «местного», «всякаго» — «всякого». Однако мы сохранили устаревшие варианты окончаний творительного падежа единственного числа у существительных и прилагательных женского рода на «-а» («-я»), т. е. «-ою», «-ею», например: «казенною палатою», «надлежащею суммою», «тою отменою». Также не были изменены индивидуально-стилистические формы и неологизмы.

Сокращенно написанные слова воспроизводятся полностью, восстановленные части слов заключены в квадратные скобки. Это же касается общеупотребительных сокращений, поскольку единообразие их правописания в документах отсутствует. Орфографические ошибки, явные описки (двукратное написание отдельных букв, слогов, слов, перестановка букв, пропуск букв) устранялись в тексте без дополнительных пояснений. Неисправности текста, имеющие смысловое значение (искажение слов, опечатки, меняющие смысл слов), а также неправильно записанные фамилии и имена собственные в тексте документа сохранялись. Правильное написание приводится в примечании. Различные транскрипции имен, фамилий и географических названий сохраняются в тексте документа с оговоркой в примечаниях. Пропущенные в тексте, восстановленные по смыслу слова воспроизводятся в квадратных скобках.

Замечания и авторские примечания, присутствующие в тексте источника, воспроизводятся в конце страницы с обозначением «*».

В тексте документа пропуск обозначается отточием в квадратных скобках. Все даты, встречающиеся в российских документах, даны по юлианскому календарю, т. е. по, так называемому, «старому стилю».

При работе с издаваемыми текстами был использован целый ряд материалов: архивные материалы, опубликованные источники, исследования, интернет-ресурсы. К сожалению, в значительном числе случаев наши поиски не дали удовлетворительных результатов. Это касается, в первую очередь, упомянутых в текстах лиц. Часто авторы указывали только фамилию, без каких бы то ни было других данных, которые позволили бы сузить круг поисков. Кроме того, фамилии польских ссыльных, главным образом, те, которые содержали звуки, отсутствующие в русском языке, часто оказывались исковерканными. В силу этого, в ряде случаев нам пришлось ограничиться предположениями, а порой отсутствие информации не позволяло сделать и их.

Передавая в руки читателей не только это собрание источников, но обе части нашего издания, мы надеемся, что оно не только будет полезным для людей, уже занимающихся изучением судеб польских ссыльных в Сибири, но и вдохновит новых историков, как польских, так и российских на исследование данной тематики. Само прочтение документов продемонстрирует, как много еще осталось в этой области проблем и вопросов, требующих своего разрешения.

Стоит упомянуть, что знакомство с публикуемыми документами показывает, сколь разнородную группу представляли собой ссыльные. Авторы повествований отмечали, порой с удивлением, что среди «ссыльных поляков» было много представителей других народов. Василий Берви-Флеровский, например, видел целые группы белорусских крестьян, православного вероисповедания, высланных в административном порядке Муравьевым. С его точки зрения, именно их участь была наиболее тяжелой, поскольку никто ими не интересовался, никто не старался им помочь, и они погибали в Сибири полностью забытые и не понимающие того, с чем столкнулись[42]. Сергей Стахевич вспоминал о группах «жмуди», то есть литовских крестьян, с которыми поляки говорили на разных языках[43]. Михаил Овчинников в свою очередь подмечал, что в числе польских ссыльных было немало белорусов православного вероисповедания (в том числе бывший священник), а также «малорусов», практически не говорящих по-польски. Однако для властей все они были «польскими бунтовщиками»[44]. В повествованиях среди «польских ссыльных» появляются также итальянцы, французы и немцы.

Мы прекрасно знаем, что в числе ссыльных были люди, происходящие из разных польских земель, представляющие, в принципе, все общественные классы, от аристократов до простых крестьян. Но только чтение русских повествований дает нам возможность понять, как отдельные группы справлялись в сибирских реалиях, как ссылка влияла на их принципы и политические взгляды.

Благодаря тому, что мы имеем свидетельства, охватывающие несколько десятилетий второй половины XIX и начала XX в., мы можем уяснить, как менялись сами ссыльные и как менялось отношение к ним со стороны русских. Русские ссыльные шестидесятых годов XIX в. считали поляков союзниками в борьбе с общим врагом, а ссыльных — товарищами по несчастью. Русские народники, попавшие в Сибирь в начале восьмидесятых годов XIX в., являвшиеся в большинстве своем людьми молодыми, с удивлением обнаруживали, что поляки, все еще остававшиеся в Сибири, мало похожи на революционеров, которых в них привыкли видеть. Часто бывшие ссыльные заботились уже лишь о материальном обеспечении себя и своих родных, а те, которые добились в Сибири успеха, более всего любили посидеть за столом или поиграть в карты в приятной компании, разговаривая на темы, далекие от политики[45]. Кроме того, молодые русские социалисты считали поляков горячими, безнадежными патриотами, что в устах социалистов являлось обвинением. Вместо того чтобы объединиться с русскими революционерами в борьбе с царизмом, поляки мечтали о возрождении Польши «от моря до моря». Эти чаяния озвучивались только во время вечерних встреч и застолий и не выливались ни в какие реальные действия[46]. Воспоминания Сергея Анисимова явствуют, что и спустя двадцать лет ситуация не изменилась.