Наконец, до большого люка добрались. До той самой кают-кампании, наверное. Капитан уже внутри сидит, даже помахал нам:

– О, а вот и мои пассажиры! Все целы все здоровы? Никто завтрак случайно по дороге не растерял?

– Однако лихо ты, Михал Михалыч, стартанул! – весело, но чуточку озабоченно отвечает Сенькин отец. – Я думал, будет помягче… Мне-то вроде ничего, но мальчишки вон до сих пор зелёные! Особенно Ромка. Ты не сильно много дополнительного ускорения дал?

– Да ладно, «много»! – капитан отвечает. – Три, ну максимум пять «же», и те не больше сорока секунд. Парнишкам, конечно, несладко приходится, слабенькие они ещё, а что делать? Курс перерасчитывать? Тогда мы все семь месяцев до Земли тащиться будем… Так что иногда придётся потерпеть, ребята… – это он уже к нам с Сенькой обращается.

– Я, – как можно бодрее стараюсь держаться, – между прочим уже совсем не зелёный, а в полном порядке и совсем мы уже не слабенькие какие-то! Правда, Сень?

Друг мой только головой кивает, а потом спрашивает:

– Дядя Миша, то есть товарищ капитан, а почему Вы сказали «пять же»? Или «три же»? Чего пять или три, я не понимаю…

Капитан даже засмеялся:

– То есть как «чего»? Тех самых «же»! «Же» – это не просто словечко, а единица измерения ускорения, понимаешь? Латинской буквой «g» обозначается. Если на борту «0g», то есть «ноль же» – тогда невесомость, как сейчас. Если «1g» – то вес у предметов становится в точности, как на Земле. Если «0.9g», «ноль-девять десятых же», тогда как на Венере. А вот если больше, тогда всё становится тяжелее. Вот в тебе сколько килограммов?

– Кажется, тридцать… – Сенька неуверенно отвечает.

– Ну вот, это если ускорение на борту 1g, то и весить ты будешь свои тридцать кило. А вот во время манёвра на какое-то время возникает перегрузка – при ускорении 5g ты вдруг начинаешь весить не 30, а 150 килограммов, понял?

– И поэтому так дышать было тяжело?

– Молодец, догадливый! Вот по самому по этому.

Я ушам своим не верю.

– Михал Михайлович, – начинаю, – но как так может быть, что один и тот же человек только что 30 кило весил, а потом вдруг – шарах! – и сразу весит 150? Как будто он полгода одни шоколадки и пирожные ел!

– На станции у вас, Рома, – отвечает мне капитан, – вес штука постоянная, это правда. Чтобы его поменять точно надо полгода пирожными питаться. А вот в космосе совсем не так. Всё зависит от ускорения корабля. Если ускорение ноль – то вообще полная невесомость, ничто ничего не весит. А если ускорение большое – тогда обычная картонная коробка может вдруг стать тяжёлой, как свинцовая гиря, понял? Так что привыкай, брат. Учись!

Про «учись», кстати, как оказалось, вовсе не просто так капитан напомнил. Зря я думал-надеялся, что в корабле во время полёта от школы отдохну. Потому что на второй же день Сенькин папа нас после завтрака в кают-компании усадил, в наши планшеты кучу книжек загрузил и задачек по арифметике.

– Учиться, – сказал – это ваша первая и главная обязанность, от неё вас никто не освобождал! Каждый день задания давать буду, и проверять буду самолично и по всей строгости, усвоили?

И назадавал заданий целую кучу. И по истории целый параграф, и по географии, и по естествознанию, и по русскому упражнения… А потом ещё и по чтению! Так что пришлось нам с Сенькой целых два часа сидеть за уроками, или даже три. А после обеда Анатолий Сергеевич все задачки у нас проверял и заставил рассказ вслух пересказывать. И только потом играть отпустил.

Если Сенькин папа вдруг чем-то сильно занят – читает какие-нибудь там научные статьи в планшете или пишет в блокнот – то за наши уроки берётся Андрей Львович, космонавигатор и второй пилот. Такой высокий дядька, худой, волосы у него чёрные, а вот аккуратно подстриженная борода отчего-то седая, хотя он совершенно ещё не старый. Ох и гоняет же он нас, особенно по астрономии и по своей любимой математике! Сеньке проще, он самые сложные примеры иногда даже в уме решать может, а вот мне приходится совсем несладко. Хотя во всём остальном Андрей Львович очень даже весёлый и добрый. Когда не его вахта, он и кучу историй разных знает и анекдотов, и поиграть с нами в шахматы никогда не отказывается. А ещё он заведует на корабле обсерваторией – это такое место, откуда за звёздами наблюдают.

Мы с Сенькой внутри корабля довольно долго осваивались. Наверное, только через неделю или даже две начали более-менее свободно ориентироваться. Жутко непривычно, что коридоры могут поворачивать не только направо или налево, а и вверх, и вниз, и под наклоном и вообще в любом направлении. Да и сами коридоры узкие, как трубы – а всё потому что по ним не ходят в полный рост, а летают «вдоль». И входные люки в основном такие же узкие – и в нашу каюту, и во все остальные. Спальных кают, как наша, в корабле всего четыре; ещё есть камбуз, где готовят еду и обедают, санузел, спортивно-медицинский отсек, рубка управления, обсерватория, комната связи, штурманская рубка, кают-компания и приборно-агрегатный отсек. А все остальные помещения – грузовые, и много их, наверное, штук двадцать. И заставлены самыми разными контейнерами и опечатанными коробками со всякими надписями. Мы с Сенькой сразу поняли, что здесь в прятки ну просто супер будет играть! А капитан Косолапов, когда нам грузовые отсеки показывал, как будто мысли читать умеет:

– Вообще говоря, здесь не опасно. Все контейнеры намертво болтами прикручены. Но, пока в невесомости двигаться уверенно не научитесь, я бы на вашем месте сюда не залетал. А ещё – тут всё-таки хозяйство Борис Матвеича, нашего бортинженера, а он человек строгий и особенно мальчишек терпеть не может. Если хотите поиграть или чем заняться, лучше летите в кают-кампанию.

Кают-компания на корабле – самое просторное помещение, если, конечно, не считать грузовые отсеки. Тут вполне уютно: и большой телевизор есть, и магнитная доска для настольных игр. В свободное время Сенькин отец с Михал Михалычем здесь в шашки и шахматы играют, и нас с Сенькой тоже учат. Мы с моим другом в этой каюте больше всего времени проводим – и уроками занимаемся, и болтаем, и телек смотрим. Потому что в спальной каюте места ну очень мало. Там разве что перед сном можно поговорить немножко, ну или книжку почитать.

В рубку управления нас сам капитан отвёл. Половина рубки вся в приборах, два кресла пилотов посредине, а дальше – огромное обзорное стекло. А за ним… Я сперва ничего не увидел. А потом Михал Михалыч вдруг выключил свет, и тогда я увидел! Это было… Я даже не знаю, как сказать… Как будто во сне, только ещё красивее. Я даже закричал от изумления:

– Ой, что это?!

А Сенька рядом со мной и говорит:

– Это звёзды, Ром…

Капитан на меня удивлённо так поглядел и головой покачал:

– Я вот иногда думаю, как же на венерианской станции ребятишки живут? Каюты и коридоры, коридоры и каюты, ни неба не видят, ни Солнца, ни даже звёзд! Ведь ты, Рома, никогда раньше звёзды не видел?

Я сглотнул, а потом говорю шепотом:

– Я Солнце один раз уже видел, когда мы в челноке на орбиту поднимались. А звёзды я в планшете видел, в учебнике по естествознанию… И ещё по телеку… Но я даже не думал, что они… вот такие вот!

– Ну, пока до Земли будем лететь, ты у меня на звёзды насмотришься ещё, настоящим астрономом станешь! Я вас в обсерваторию провожу, вот там за звёздами удобнее всего наблюдать. А Андрей Львович мне поможет. Тут всё-таки рубка управления, посторонних сюда пускать не полагается, разве что в исключительных случаях…

Я, наконец, очнулся, огляделся по сторонам и спросил:

– Товарищ капитан, а вы всё время здесь в рубке кораблём управляете?

– Обычно здесь дежурю или я, или наш космонавигатор. По очереди вахту несём, просто наблюдаем за приборами, чтобы всё шло