И Таня бормотала в телефоне уже совсем неразборчиво:

– Маш… ты чего молчишь? Отвечай мне хоть что-то… Я приеду сейчас. Может, ошибка все это, но Рязанова опрометью выскочила из корпуса, говорят, села в машину и куда-то поехала.

– Погоди, Таня. О ком ты говоришь? Кто поехал в Сирию?

– М-м… мне Мякишев по секрету сказал… в телеграмме написано, что Вадим Рязанов погиб при охране какого-то объекта в Сирийской провинции Хомс.

Маша отключила телефон, вылила содержимое кружки в раковину и принялась тщательно мыть саму кружку, очищая от желтоватого налета. Низ живота непривычно ныл, ноги дрожали. Потом она вернулась в комнату и уселась прямо на палас, опираясь спиной о мягкий край дивана.

Стояла странная, чуть вибрирующая тишина. Маша старалась глубоко и медленно дышать, разглядывая замысловатые шероховатости дорогих обоев на стене напротив. Золотисто-бежевые обои понравились Вадиму, он выбрал их в «Перестройке» и сам оклеил ими небольшой зал двухкомнатной квартиры.

Это было в прошлом году, когда Маша наконец-то согласилось переехать к нему в холостяцкое гнездышко. Как будто вчера… А сейчас за окном раздавались надрывные гудки «скорой» и беспечно щебетали воробьи, приветствуя наступающую весну.

Маша отчаянно обхватила себя дрожащими руками. Надо было немедленно куда-то бежать, отыскать телефон и адрес Анны Аркадьевны – мамы Вадима.

Надо было узнать все до конца и убедиться в ошибке. Вадим не мог погибнуть. Кто-то другой, но только не он… Начавшись чудовищным сном, этот день для Маши стал первым из череды последующих кошмарных будней.

* * *

Анна Аркадьевна не брала трубку целую вечность, не отвечала на «смс», не подходила к домофону. Вздрагивая от порывов влажного мартовского ветра, продрогшая Маша сидела на скамейке возле элитной новостройки, твердо решив караулить Рязанову у подъезда хоть до утра, но вдруг тягостные гудки в трубке сменились глухим женским голосом:

– Что вам нужно, девушка? Чего вы от меня хотите? Да, Вадима больше нет. Мне придется жить с этим горем. Вас я не знаю. У сына было много подруг. Он никого со мной не знакомил.

– Я жду от него ребенка…

– А вот этот номер у вас не пройдет, дорогуша! Похоже, ради городской прописки вы готовы на все! – в трубке раздался хриплый каркающий смех. – Какой же у вас сейчас срок? Ах, восемь недель! И когда же вы успели? Вадим всегда был осторожен с этим делом… А вы уверены, что ждете его ребенка? Может, следует поискать другого претендента в отцы.

Я поверю только результатам независимой экспертизы ДНК. Да, еще… вы сказали, что живете в его квартире. Подыщите-ка себе другое место. Я попрошу Таисью Марковну проверить, чтобы после вашего ухода все ценные вещи остались целы. Надеюсь, вы освободите помещение до лета, ключи передайте Таисье Марковне. Желаю удачи!

Следующие несколько дней Маша существовала как заведенная машина: вставала, бежала в ванную, наскоро глотала какую-то еду, не чувствуя вкуса, уходила на работу в школу, вела уроки биологии, общалась с коллегами. Ее мучили постоянная тошнота и мигрени, внизу живота периодически возникали болезненные тянущие ощущения.

Едва разлепив глаза утром, она уже чувствовала себя уставшей и разбитой, ночью почти не спала. Узнав о гибели жениха, ее мама, живущая с отчимом в далеком поселке, звонила Маше каждый день, уговаривая сделать аборт, грозилась приехать в город и за руку отвести к врачу:

– Избавься от ребенка пока не поздно! Ты меня слышишь? Раз не хватило ума зарегистрироваться с ним раньше, удали сейчас эту помеху. У тебя же есть деньги, сними комнату или квартиру, начни все сначала, ты же хорошенькая у меня. Найдется новый кавалер, понадежней! Не век же теперь слезы лить. Ну, сама подумай, куда ты с ребенком одна? Его нельзя оставлять – он никому не нужен!

– Но как же, мам, ведь он мой… наш…

– Ты потом сама будешь жалеть. Ты его одна не поднимешь, а мы уже не можем помогать, я сижу на таблетках, дядя Слава болеет. Нам еще твоего сродного братца тянуть. Скоро закончит девятый класс, надо будет в колледж устраивать охламона. Не дури, Машка, сходи к врачу!

Старенький "сотовый" полетел на пол, новый приступ тошноты скрутил так, что Маша едва успела забежать в ванную и согнуться над раковиной. Рвоты не было, но жуткое ощущение, что все внутренности хотят покинуть ее тело через рот долго не проходило. Наконец совершенно обессиленная, на дрожащих ногах она доплелась до спальни и рухнула на кровать.

Немного отдышавшись, начала рассуждать вслух:

– Все говорят, что ты не нужен, малыш. Никто тебе не рад. И, кажется, даже я не рада. Ты измучил меня, я не переживу еще семь месяцев такого кошмара! Что же мне делать, маленький? Я не могу убить тебя, просто выбросить как ненужный мусор. Я буду терпеть… Женщины ведь как-то рожали в войну, выживали с детьми в голод и холод, даже в землянках выживали.

Маша горько рассмеялась.

– Неужели же мы с тобой пропадем в наше мирное-то время? Мы справимся, малышка. Нам обязательно помогут. Будем жить в конуре на воде и хлебе, но мы справимся. Я это тебе обещаю. Только прости мои слезы, я буду сильной, я больше не буду плакать…

Вдруг вспомнилась прочитанная еще в детстве книга Марии Глушко «Мадонна с пайковым хлебом». В памяти тотчас встали тонкие серые листы роман-газеты, что когда-то выписывала мама. Много чего выписывала – три коробки журналов "Огонек" стояли в амбаре, да некогда читать – в селе с раннего утра до зари работ немеряно, а вечером так упашешься, что только на телевизор и хватает вниманья. Зато Маша подросла и стала интересоваться старыми изданиями. Некоторые тексты глубоко западали в пытливую душу.

Перед глазами проплыла знакомая потрепанная обложка. На ней была изображена худенькая девочка-женщина с запелёнатым в байковое одеяло младенцем на руках.

«Она смогла родить и поднять на ноги своего сына в суровое военное время, одна… хотя нашлись люди, которые делились последним кусочком хлеба. Неужели я не смогу?»

Маша прижала ладони к своему еще ровному, гладкому животу:

– Только, почему же я тебя совсем не чувствую, маленький? Лишь слабость и тошноту, а внутри ничего. Как будто ничего нет… разве так и должно быть?

На следующий день позвонили из женской консультации, где Маша стояла на учете по беременности:

– Мария Русанова? Вчера вы пропустили время записи. Можете приехать сегодня к четырем. Надо ответственей относиться к своему здоровью. Вы же теперь не одна.

В затемненном кабинете УЗИ-диагностики