—Хозяин Семи Морей?— опешил я.Удивление отэтого прозвища даже затмило злость отупоминания Бари, захватившего мою девочку.

—Согласен, звучит слишком патетично,— кивнул Лаграндж.— Но, уверяю тебя, сынок, легендарный капитан Джонсон как никто другой достоин этого звания. Хоть иполучил его посмертно. Полагаю, знать Метрополии непозволила быназывать живого свободного капитана Хозяином морей, вкоторых располагаются ихземли.

Яначал кивать, всеми силами пытаясь погасить зарождающуюся вгруди ярость. Очень неприятно обсуждать собственную смерть. Точнее, убийство грязным предателем, почивающим теперь намоих лаврах.

—Икак же… Как погиб капитан Джонсон?— спросил я, обуздав эмоции.— Что сним стало? Идавно ли?

Вответ Лаграндж тяжело вздохнул исделал глоток вина избокала.

—Дауже восемнадцать лет как,— наконец, изрёк он.— Смерть… Такая нелепая смерть настигла героя-первооткрывателя. Онотравился неправильно приготовленной керуанской тыквиной! Тогда только-только начали осваивать этот необычный плод. Некоторые романтики даже утверждают, что исреди поедателей керуанской тыквины капитан Джонсон был одним изпервопроходцев. Что умер он, неизменив себе иоткрывая новое.

Яслушал собеседника вполуха. Вголове крутилось лишь «восемнадцать лет».

Тысяча акул мне наужин!

Япомню эти события, будто они произошли сегодня утром! Правда, как будто после этого утра яуспел хорошенько набраться ипроспаться. Исегодняшнее утро вмоём мозгу сильно отдалилось.

Новсё же, восемнадцать лет⁈ Так долго⁈ Надеюсь, Бари держит себя вформе инепревратился заэто время врассохшийся комод. Атоубивать его будет как-то невесело. Мало чести сражаться снемощным стариком.

АЛудестия? Как она? Бари, конечно, неполный ноль вартефакторике, нодоменя ему, как доПервого моря брассом. Смог лионудержать заЛудестией статус лучшего корабля вмире? Самого проходимого, надёжного имощного?

Дерьмо медузы… Восемнадцать лет!

—Сынок? Стобой всё впорядке?— обеспокоенный голос Лагранджа вернул меня вновую реальность.— Живот прихватило? Наверное, после долгого сна еда плохо зашла? Нотывыглядел таким здоровым, совершенно непоходил наобычных людей влетаргии, и…

—Всё впорядке, просто задумался,— успокаивающе улыбнулся я.

—А…— выдохнул ониссомнением вголосе спросил:— Иочём же, позволь узнать?

—Неужели все приняли такую странную версию смерти капитана Джонсона?— спросил я, глядя ему прямо вглаза.

Лаграндж удивлённо моргнул, азатем отвёл взгляд.

—Основная версия она иесть основная версия, сынок,— проговорил онвсторону.

—Стало быть, есть идругие?

—Янехочу это обсуждать!— резко бросил он, повернувшись.

Наэтот раз пришёл мой черёд удивлённо округлить глаза.

—Прости, нехотел тебя пугать,— зачастил Лаграндж.— Ноипосвящать тебя всплетни янебуду.

Хм… Даонведь боится! Искорее незасебя, азаменя! Заюного уникального алти, который может поглупости своей инеопытности попасть впросак вбольшом жестоком мире.

Значит слухи опасны…

Значит есть те, кто неверит вто, что Бари весь изсебя светлый ипушистый. Это хорошо… Это здорово! Сэтим можно работать.

—Пусть будет по-вашему, господин Лаграндж,— как можно теплее ответил я, возвращаясь ктрапезе.

Вкус этого кроля был бесподобен! Немогу точно сказать, что онмне понраву, нотут ведь главное, нечтобы нравилось. Главное— попробовать, открыть для себя новое…

—Скажи, сынок,— неожиданно нарушил тишину Лаграндж,— как японял… Тынезнаешь, где твой дом, икто твоя родня?

—Ясвободен, как ветер Глубокого Сумрака,— отозвался я.Азатем оторвался отеды иогорошил Лагранджа:— Нососвоими планами наближайшее будущее яопределился. Яхочу стать свободным капитаном. Икак можно скорее.

«Азатем вернуться вСедьмое море, отомстить Бари ивернуть Лудестию»,— мысленно добавил я.

Сдавленный совсех сторон, ядвигался вперёд. Меня будто бывыталкивали. Ощущение было, сродни тем, что возникают, когда тебя, нежуя, проглатывает морской змей. Был уменя такой опыт… Так жедвигался помягкой трубе пищевода вперёд головой. Втот раз яраспорол зверюгу ножом изнутри ивыбрался весь мокрый исклизкий сголовы доног.

Асейчас…

Тоже был склизкий.

Видел свет приглушённо, сквозь опущенные веки. Слышал голоса очень слабо, будто быиз-под толщи воды.

—Почему онмолчит?

—Что сним, ведунья? Что смоим сыном?

—Ребёнок выглядит сильным! Могучим! Ноонслаб иболен! Это наказание…

—Нет! Ненаказание!

—Верховный шаман?

—Поднимите головы ивнемлите! Ячувствую, что этот мальчик отмечен Солнцем сильнее, чем кто бытонибыл изнас! Когда онпроснётся, ему суждено согреть мир… Или спалить его дотла!

Яраспахнул глаза иизумлённо уставился набелый потолок своей новой спальни.

Странный сон. Донельзя реальный, неотличимый отвоспоминаний.

Поднявшись скровати, яподошёл ктуалетному столику ипринялся рассматривать своё отражение взеркале.

Восемнадцать гребанных лет… Ровно столько прошло сдаты моей смерти. Носудя поюным чертам лица, что смотрело наменя иззеркала, ровно столько могло пройти современи моего второго рождения.

Переродился через миг после смерти. Новосемнадцать лет находился взабвении. При этом тело росло икрепчало.

Хех, япропустил восемнадцать лет новой жизни илишил своих вторых биологических родителей радости материнства иотцовства, чтобы сохранить воспоминания ожизни прошлой.

Нельзя что-то получить изничего— это основа мироздания. Закон равноценного обмена был основой алхимии прошлого. Закон сохранения энергии— это фундаментальный закон природы иоснова науки настоящего. Все эти идеи составляют единое целое.

Ивсё жеперерождение души кажется чем-то далёким отнауки.

Номожно выдвинуть гипотезу. Например, такую— покакой-то причине моя душа неочистилась отвоспоминаний, иновому телу потребовалось время, чтобы адаптироваться кним.

Ночто меня пробудило? Лаграндж говорил, что пробовал намне все методы современной медицины. Плюс всаркофаге имелся контур, поддерживающий необходимый уровень вибраций втеле— янанём лежал. Это всё могло ускорить моё пробуждение.

Как итадевушка, коснувшаяся моей руки… После ужина япоинтересовался уЛагранджа, что сней стало икто она вообще такая. Лаграндж ответил, что неизвестная полу-алти. Еёиеёпособников— чистокровных алти, повязали городские стражники. Нодевушке удалось выбраться изтюремной камеры ивместе стоварищами скрыться внеизвестном направлении.

Чему я, странным образом, несказанно рад.