– А зачем? – недоумевает она.

– Так он, небось, знает всех недругов твоей мамаши.

– Может, и знает, но наверняка не назовет. Мать говорила, что он очень хитрый и скрытный.

Ну, если сама Стеллочка была о своем заместителе такого мнения, мне с ним общаться бесполезно.

Сваливаю.

Минуя комнату, натыкаюсь на черный насмешливый взгляд наркомана и выбираюсь на улицу, чувствуя, что наколот на этот взгляд, точно бабочка на иглу.

На улице – маленький сбой в программе сентябрьской природы – валит крупный мокрый снег. Пластиночки холода и белизны тают, едва долетев до земли. Резкие порывы ветра гонят по асфальту и плитке осыпавшиеся листья, желтовато-зеленые, как старые огурцы, бурые, красноватые, и те бегут, будто живые.

Сорвавшийся с дерева листок, точно лезвием бритвы полоснув по моему левому виску, уносится вдаль.

Залезаю в «копейку» и задумываюсь. Похоже, я уперся башкой в стенку. Некуда шагать, некому вопросы задавать. Ну и чудненько. Отныне с полным правом могу прекращать свое доморощенное расследование.

В сумерках отправляюсь на «бомбометание» – так я проказливо называю свой незаконный частный извоз.

Это время – с девяти до часу ночи – мне особенно по душе. Улицы мало-помалу пустеют, гаишники испаряются, «как сон, как утренний туман», чаще попадаются голосующие. В эти часы я иногда выслушиваю фантастические признания пассажиров. Кто-то из них под хмельком, кто-то вполне трезв, но объединяет этих людей что-то лихорадочное, ночное, точно их суть, глубоко спрятанная днем, выворачивается наружу.

Вот и сегодня торможу, подчиняясь поднятой руке, и подаю «копейку» к обочине. В кабину заглядывает то ли деваха, то ли пацан, сразу не разберешь. Лицо едва различимо под накинутым на голову капюшоном.

– В «Жар-птицу», – голос девчачий, резкий и повелительный.

Приглашаю садиться – и застопорившаяся на минутку темень, в которой недавно отпорхали последние снежинки, снова движется мне навстречу.

– Однако поздненько вы в ресторан собрались.

– Мне только одного человека повидать, – отвечает барышня, восседая на заднем сиденье и представляя собой нечто неясное и загадочное.

Причаливаем к ресторану. Над его дверью, венчая собой подсвеченное, выведенное кудрявыми буквами название, сверкает разноцветная крылатая и хвостатая птичка.

– У меня к вам небольшая просьба, – внезапно подает голос пассажирка. – Сыграйте роль моего бойфренда. Не бойтесь, много от вас не потребуется, нужно просто сидеть и молчать. За хлопоты я заплачу. Согласны?

Почему бы и нет? Хоть какое-то развлечение в моей постной жизненке.

Заваливаемся в ресторан. Сдаем одежду бессловесному гардеробщику. Моя таинственная спутница оказывается девчуркой лет примерно двадцати. Невысокая, мне под подбородок, внешность вполне заурядная: короткие, как у пацана, темные волосы, широковатое скуластое лицо, в котором неуловимо проглядывает что-то восточное. Глаза узкие, бледно-карие радужки обведены янтарным ободком. Короткий толстоватый нос. Ротик маленький и твердый. Профиль – из-за скошенного назад небольшого плоского лба и коротковатого вялого подбородка – напоминает кошачий. Рядовая пацанка, на «Мисс мира» откровенно не тянет.

Но есть в этой золушке нечто такое, что выделяет ее из толпы. Пожалуй, уверенность и независимость принцессы.

Зал наполовину пуст. Мы с девчонкой движемся к столику, за которым в одиночестве кукует холеный шатенистый красавец в серо-стального цвета, с иголочки костюме. Ворот голубоватой рубашки расстегнут на мощной шее. По виду то ли делец, то ли политик, нынче их друг от друга не отличить.

Присаживаемся.

– Однако ты припозднилась, – не глядя на меня, цедит парень.

– Задержалась, – с вызовом отвечает деваха. – Познакомься, – и кивает в мою сторону.

– На кой хрен он мне, – косоротится парень. – Впрочем, хорош. Фактура. Рост. И даже импозантная седина. В этом типе что-то есть.

Признаться, сценка перестает меня забавлять. Как понимаю, из ревности паренек решил передо мной повыделываться. Не на того напал, дурачок.

– А перстенек у тебя недурен, – заявляю пацану. – Здоровущий изумруд, да еще в золоте. Впечатляет.

– Не понял, – широко улыбается он, демонстрируя превосходные зубы. – Оно еще и разговаривает?

– А изумруд-то не настоящий, – продолжаю невозмутимо.

– Он что, вольтанутый? Или поддал для храбрости? – Пацан продолжает обращаться к девахе, принципиально меня не замечая, но его холодные глаза расширяет ярость.

– Сам посуди, – не унимаюсь я. – Напялил на палец зеленый прозрачный кирпич, почти не ограненный, – неужто всерьез надеешься всех убедить, что это натуральный камень? Не смеши народ. Наверняка дешевая стекляшка. И золото поддельное, крашеная железяка.

Побелевшие губы парня сжимаются в тонкую линию.

– Да я его со всеми потрохами куплю за один этот перстень, – сообщает девчонке, опять-таки имея в виду меня.

– Не продаюсь. А вот такие, как ты, продаются. И с удовольствием.

Из хлопчика уже валит дым, как из преющего валенка. В таких случаях ребята попроще коротко и однозначно предлагают: «Пойдем, выйдем?», и на свежем воздухе принимаются начищать друг другу табло, чтобы эффектнее блестело. Но этот парнишка им не чета. Бизнесмен, элита. До примитивного мордобоя не опускается.

– Передай этому… – заявляет он, сжав кулаки и играя желваками, – что за такие слова я по стенке размазываю.

– А ты не мне, ты ему это скажи. Прямо в лицо. Ты же настоящий мачо, – насмешливо бросает барышня, должно быть, вовсю наслаждаясь маленькой комедией. – Или боишься?

Парень сверкает глазенками, раздувает ноздренки, скрипит зубками, но сойтись со мной в ближнем бою не рискует. Понимает: чревато.

«Все, малышка, – обращаюсь мысленно к девчоночке, – устроил я маленькое представление, порадовал тебя, и довольно».

И говорю ей – уже вслух:

– Может, хватит придуряться? Надоело изображать твоего хахаля, даже за бабки. Играем в открытую. Познакомились мы совсем недавно, примерно полчаса назад, я просто подвез тебя до «Жар-птицы». Слушай, а ведь на моем месте спокойно мог оказаться дряхлый старичок. Он тоже бы исполнял роль твоего бойфренда?

Бизнесмен ошеломленно пялится на нас (зрачки его ходят вправо-влево, как у кошки на часиках с гирьками, в детстве висели у меня такие на стене), потом принимается бешено хохотать.

Гневно и обиженно сверкнув раскосыми монгольскими, девчушка резко встает, забрасывает за плечо алую сумищу и устремляется к выходу, шустро перебирая ножонками в кроссовках.

Красавчик тотчас обрывает смех и вскакивает, намереваясь кинуться за ней, но под моим ироничным взглядом плюхается на место. И нехотя, будто через силу признается, посмотрев исподлобья и тотчас отведя глаза: