— Как ты можешь смеяться в такой момент. Это же трагедия!

Элизабет восхищалась нацистами. Она хорошо знала немецкий (впрочем, как и Маргарет) благодаря немецкой гувернантке, которая прожила в их доме дольше других. Элизабет несколько раз была в Берлине, дважды присутствовала на обедах с самим фюрером. Маргарет подозревала, что нацистам очень нравится бахвалиться перед настоящей английской аристократкой.

Маргарет резко повернулась к сестре.

— Ничего, сейчас мы выступим против этих наглецов.

— Они не наглецы. — Элизабет задыхалась от возмущения. — Это гордые сильные люди, между прочим, одной с нами крови. Война с ними — большая ошибка, трагедия. Отец прав: белые истребят друг друга, и править бал будут разные ублюдки и евреи.

Маргарет не могла больше слушать такую чепуху.

— Что ты, собственно, имеешь против евреев?

В разговор вступил отец. Он важно поднял вверх указательный палец.

— Против евреев никто ничего не имеет. Однако они должны знать свое место.

— Это значит, что их нужно давить, — так, кажется, следует из вашей нацистской теории?

Маргарет хотела было добавить «мерзкой теории», но вовремя опомнилась — так разговаривать с отцом было довольно опасно.

— А по твоей большевистской схеме евреи превыше всего! — вспылила Элизабет.

— Ошибаешься, я не большевичка, а социалистка.

Перси, ловко имитируя голос матери, решил вставить свое слово.

— Не шути так, детка, ты ведь посещаешь англиканскую церковь.

Маргарет не могла не рассмеяться. Ее смех полностью вывел сестру из себя.

— Теперь понятно, — прошипела она зло, — ты хочешь разрушить все красивое и благородное в мире, а потом дьявольски хохотать на пепелище вместе со своими коммунистами.

На подобную чушь вообще не стоило отвечать, но Маргарет решила довести разговор до конца. Она обернулась к отцу.

— Что ж, я согласна с тобой, по крайней мере, в оценке премьер-министра Чемберлена. Он только ослабил нашу позицию, позволив фашистам захватить Испанию. Теперь мы имеем врага и на западе, и на востоке.

— Чемберлен никак не связан с этой испанской историей. Британия заключила пакт о ненападении с Германией, Италией и Францией. Англичане лишь сдержали слово.

Такие утверждения были сплошным лицемерием, и отец знал это. Маргарет вспыхнула от негодования.

— Да, мы держали слово, а итальянцы и немцы плевали на свои обещания. В результате у испанских фашистов было полно оружия, а у республиканцев… только гробы.

В разговоре возникла пауза. Неловкое молчание прервала мать.

— Видишь ли, дочка, я искренне сожалею в том, что бедный Ян погиб, но он действительно оказывал на тебя плохое влияние.

После этих слов Маргарет захотелось расплакаться. Ян Рочдейл был ее самым лучшим воспоминанием в жизни. Горечь от его утраты мучила ее до сих пор. Многие годы она общалась на балах и вечеринках с недалекими респектабельными кавалерами одного с ней круга, у этих ребят в голове не было ничего, кроме охоты и попоек, она уже отчаялась встретить своего ровесника, который бы ее по-настоящему заинтересовал. Ян быстро вошел в ее жизнь, наполнил ее смыслом, после его гибели жизнь показалась ей бессмысленной.

Он учился в Оксфорде, на последнем курсе. Маргарет и сама хотела бы поступить в университет, но с домашним образованием у нее не было никаких шансов, а в школу она не ходила. Однако Маргарет читала, и читала много. А что ей было еще делать? Ян был так похож на нее. Они могли часами разговаривать. Впервые она встретила человека, который мог ей все просто и доходчиво объяснить, причем без всякой снисходительности. У него был светлый ум, она таких еще не встречала. Он умел вести беседу, терпеливо излагал мысль и был абсолютно лишен того снобизма, который так присущ многим интеллектуалам. Если он вдруг чего-то не знал, то прямо признавался в этом. Маргарет влюбилась в него с первого дня знакомства.

Долгое время она не понимала, что это любовь. Но однажды он сам признался ей. Юноша робко топтался на месте, испытывая смущение, непривычно не мог найти нужных слов. Потом наконец произнес:

— Знаешь, я боюсь испортить наши отношения, но, по-моему, я влюбился в тебя.

И только тогда, неожиданно для себя, Маргарет поняла, что тоже любит его.

Ян изменил ее жизнь: она как бы переехала в другую страну, где все иначе — люди, погода, пейзаж, одежда, еда. И все ей нравилось. Даже тяготы совместной жизни с родителями уже не казались такими ужасными.

Потом он вступил в интернациональную бригаду и отправился в Испанию воевать на стороне законного республиканского правительства против мятежников, но и тогда, в разлуке, продолжал согревать ее жизнь. Она гордилась Яном, потому что в далекой Испании он отстаивал свои убеждения и был готов отдать жизнь за то, во что безгранично верил. Иногда он писал ей письма, а однажды она получила целое стихотворение. И вдруг пришло извещение, что он убит, разорван на куски прямым попаданием снаряда. В этот момент Маргарет осознала, что все кончено.

— Ты говоришь, плохое влияние? — Они пытались не сорваться на крик. — Да, ты права. Он научил меня подвергать сомнению любые догмы, не верить лжи, ненавидеть невежество, презирать лицемерие. И теперь я смотрю на мир открытыми глазами, не гожусь для вашего «цивилизованного» общества.

Отец, мать и Элизабет заговорили одновременно, но тут же замолчали, не сумев перекричать друг друга. Поэтому, когда вдруг заговорил Перси, его голос прозвучал в полной тишине.

— Кстати, продолжая тему насчет евреев. Я тут нашел любопытное фото в подвале, в одном из старых американских чемоданов, еще из Стэмфорда. (Стэмфорд, в штате Кентукки, был городом, где жила семья матери.) — Перси вынул из кармана рубашки старую выцветшую фотографию. — У меня есть прабабушка под именем Рут Гленкарри, правда?

— Да, — ответила мать, — она была матерью моей мамы. А что, мой дорогой, что ты там нашел?

Перси передал фотографию отцу, остальные сгрудились вокруг, чтобы лучше рассмотреть снимок.

Оксенфорды увидели улицу типичного американского города, может быть, даже Нью-Йорка, лет семьдесят назад. На переднем плане, мужчина, явно еврей, с черной бородой, одет в грубую рабочую одежду, на голове шляпа. Рядом ручная тележка, на ней что-то похожее на шлифовальный круг. Внизу отчетливая надпись: «Рубен Фишбейн — уличный точильщик». Около мужчины стоит девочка, на вид лет десяти, в поношенном летнем платьице и тяжелых башмаках.

— Что это такое, Перси? — строго спросил отец. — Кто эти несчастные?

— Переверни картинку.

Отец перевернул фотографию. На обратной стороне было написано: «Рути Гленкарри, урожденная Фишбейн, 10 лет».

Маргарет взглянула на отца. В его глазах застыли потрясение и ужас.