когда князь Руси Хельга подступил ко граду Самкраи, который называли в те поры вратами в Русское море, и, чуть помедлив под каменными стенами, взял город на щит и прогнал оттуда хитроумного рабе Хашмоноя, Песах выступил против Хельги и одолел его, и убил много мужчин и женщин. Князь Руси подчинился его воле и пошел с дружинниками на Царьград, но был поражен греческим огнем и бежал, и постыдился вернуться в отчие владения и отплыл в Итиль и был умерщвлен там… И тогда Русь подпала под власть иудейского царя. В те леты Песах понял, что мысль об избранности народа, к которому имел честь принадлежать, как и об его собственной избранности среди хаберов, блещущих остротой ума и дерзновенностью помыслов, не просто символ, помогающий выстоять, не потерять лица своего пред ликом смерти, но нечто большее. Она, эта мысль, начала обретать реальные очертания, укрепляться в сознании иудеев. Да и как было не утвердиться ей, родившейся в горячих песках, чуть только коснувшейся тусклых волн Мервого моря, коль скоро она всемерно подталкивалась горячими сердцами, изгнавшими из нутра своего рабскую покорность всевластию народов, поднявшихся над ними силой меча?.. Именно в те поры, отгородив кагана от потомков гуннов и сарматских женщин — хазаров, воздвигнув белокаменный дворец на зеленогрудом осторове Хинки, где, по преданию, был похоронен блистательный Истеми-хан вместе с четырьмя умерщвленными воинами, дабы сопровождали владыку в его путешествии по стране мертвых, хаберы взяли власть в свои руки, а время спустя вручили ее Обадии, который стал первым царем Хазарии. Про него говорили, что он ни в чем не отступал от веры прадедов и, не ведая устали, насаждал ее среди местной хазарской знати. И было однажды, пришел к нему старый муж из близлежащего поселья и просил приявшего власть от кагана не ломать древних устоев: пусть всяк обретший своего Бога да верует ему!.. И Обадия, нахмурив темным серебром блеснувшие подковки бровей, ответил:

— Нет Бога, кроме того, которому я верую, и потому говорю: отошедший от моей веры иль не принявший ее да сделается моим врагом.

И ушел старый муж, не солоно хлебавши, и смотрел вослед ему, согбенному, народ Хазарии и слезьми обливался, понимая, что вместе со старцем ушла от него надежда. «И то справедливо. Надежда даруется сильному, — думал Песах. — Слабый умирает во тьме».

Он был среди тех, кто пришел в Хазарию не потому, что ничего другого не оставалось, только бегство, хотя как раз тогда, в царствование Романа, возомнившего себя представителем Бога на земле, в Царьграде начались гонения на иудейскую веру, а по осознанному убеждению. Их было немного, истых избранников Иеговы, кто не поддался панике, кто надеялся обуздать нрав ромейского царя и вернуть доброе старое время, когда иудеи были свободны вершить все, что хотели, не понукаемо никем со стороны хотя бы и теми, кто ненавидел их и желал им зла. В те поры пышным цветом расцвело учение Маздака, который ратовал за божественное начало в жизни людей, когда про меж них не будет богатых и бедных, все сделаются равны и всяк будет иметь столько женщин, сколько кому заблагорассудится. И сказал Маздак: «Есть сыны Иеговы, и есть все остальные, лишь тут проходит черта, разделяющая людей. И это высшая справедливость. Одни призваны управлять, другие быть управляемыми…» Но утекали дни в бездонную синеву неба, ночи растворялись в глухой мгле безвременья, а хаберы не замечали и малой перемены в ромейской жизни. И сказал тогда некто вознесшийся над ними, более кого бы то ни было приблизившийся к постижению Истины, седоголовый, уже как бы отошедший от земного начала и невесть где пребывающий ныне в духе своем:

— Минувшее есть цепь, она мешает свободному продвижению по летам. Надо оборвать эту цепь и стать ни от кого независимыми. Пусть другие мечутся и страдают, вы же, постигшие Иегову, оставайтесь холодны рассудком и бесчувственны к чужой боли, и тогда откроется вам истинное ваше назначение и возгорятся домы чуждых вам племен и сделаетесь вы вершителями судеб земного мира. Сие прозревается мной пускай и не в ближнем времени.

Кажется, то и был сиятельный Маздак. Или тень его?.. Во всяком случае, ныне так вдруг увиделось Песаху, и на сердце, редко когда страгиваемом с привычного течения жизни, не поддающемся ни гневу, ни радости, ни каким-то еще страстям, вострепетало, и он с легким недоумением прислушался к себе и был доволен тем, что совершалось в сердце его. «Значит, не все во мне охолодело, и я еще живу…» — сказал он мысленно. И это было странно: никогда прежде ничего подобного не приходило ему в голову. Он принимал исходящее от жизни спокойно и бестрепетно, даже если ему предстояло пройти чрез море крови. Не далее как вчера он повелел казнить две сотни воинов — агарян, вставших под его высокую руку, но не сумевших выполнить его повеление и взять малую росскую крепостцу на подступах к Вышгороду, где проживала княгиня Ольга. О, как хотелось Песаху показать управительнице северных земель, кто ныне хозяин на Руси! Но получилось дурно. Воины Аллаха не сумели совладать с малой горсткой росских дружинников и отступили. И тогда Песах поступил так, как и предполагал его договор с агарянами, а там черным по белому было написано: слава победителю, смерть побежденному… Он повелел пригнать повинных на обшитую смоляным деревом площадь близ Белой Башни, в которой проживал каган, и там на глазах у почтенного старца отсекли головы его соплеменникам, а потом нацепили их на длинные шесты и укрепили у высоких башенных ворот. И сказал Песах, поднявшись на лобное возвышение:

— И да помнят все, кто пришел ко мне и к моему племени в услужение: щедрость моя и благосклонность к тем, кто верен слову, бесконечна. Отступивших же от него ждет суровое наказание.

Смотрел каган с высоты смотровой башни на то, что вершилось на площади, и слезы бессилия текли из его глаз. И да станет Господь свидетелем его сердечных мук и покарает тех, кто сделался причиною их!

Песах усмехнулся, вспомнив, сколь удручен был каган Хазарии, утративший власть не только над пришлыми иудеями, а и над собственными племенами. Нет, внешне тут вроде бы ничего не изменилось, при надобности, а она чаще выпадала на дни празднеств и гуляний, ближние к кагану люди, а среди них теперь преобладали люди одной с Песахом веры, выводили Досточтимого на главную площадь Итиля или на какое-то другое украсное место и оказывали старцу знаки внимания. Но и только-то… Стоило