Всё-таки ссыльный ведь, преступник. А потом поняли, что он добрейший человек, да ещё и грамотный к тому же. Да и знахарь. А когда обученные им ребятишки начали писать и читать, так радости в деревне совсем не было границ. Вот и Исай вместе с деревенскими ребятишками каждый день бегал к нему на его уроки. У Венедикта Семёновича было много книг, он помимо обучения грамоте, ещё и очень интересно рассказывал о других странах, о царях и героях, о войнах и восстаниях, о диковинных растениях и животных. Ребятишки сидели притихшие, и целый мир открывался перед ними, и они понимали, что их деревенька — малая песчинка на огромной земле. Исай, хоть и не говорил, но грамоту тоже понемногу начал осиливать. Венедикт Семёнович видел, как у того загорались глаза, когда он открывал книгу и водил пальцем по строчкам. Венедикт Семёнович старался больше ему уделять внимания, и Исай смотрел на него и слушал, и в смышленых глазах его можно было прочитать неподдельный интерес к каждому слову учителя. Когда Исай первый раз написал ему: «Почему», Венедикт Романович понял, что его уроки не прошли даром.

Пролетело жаркое суетливое лето, пришла дождливая осень, крестьяне сворачивали свои работы на полях, и тоскливо глядели на птиц, которые улетали с холодных полей вслед за тёплым летом. Однажды вечером Венедикт Семёнович пришёл в дом к Василию Петровичу с горькой новостью. Долго он не мог начать говорить с ним, а потом огорошил его словами: «Василий Петрович, я многое повидал в жизни, но то, что я тебе сейчас скажу, сам не могу понять. У Исая змеиный язык». Василий Петрович посмотрел на Венедикта Семёновича. Нет, не шутит, и не похож он на сумасшедшего. Тот, видя, что Василий Петрович не может это принять, снова заговорил: «Не знаю, как такое может быть. Но только он не обыкновенный ребёнок. Ещё раз расскажи мне, как ты его нашёл, и где». Василий Петрович с трудом собрался и повторил Венедикту Семёновичу, как он нашёл Исаю. Они сидели молча. Потом заговорил Василий Петрович: «Что делать-то? Он ведь хороший мальчишка, добрый. Не зверь какой. И ко мне пришёл тогда за помощью. Да мы все его полюбили, как родного!» Венедикт Семёнович ответил: «В деревне пока никому не будем говорить, сам знаешь, народ запаникует. И найдётся обязательно кто-нибудь, кто увидит в этом дурной знак. А к чему это может привести, сам знаешь. А что дальше делать, не знаю. Может, его потому и бросили, что он такой, особенный. Давай будем наблюдать». На том и порешили. Наблюдали за ним Венедикт Семёнович с Василием Петровичем, но Исай ничем не выделялся среди своих сверстников. Так же бегал с мальчишками, иногда дрался, иногда плакал, иногда шалил. Единственно, что его от них отличало, так это только то, что он всегда молчал.

А потом до деревни докатились события, которые давно уже встряхнули всю Россию до основания. В деревне появились мужчины и женщины в кожаных тужурках, организовали колхоз, стало всё общее, сверху им ставили планы, каждую субботу были собрания. В общем, новый порядок дошёл и до деревни Луговой. Что-то стало хуже, что-то лучше, но по большому счёту, ничего для крестьян и не изменилось. Как жили впроголодь, так и дальше так продолжали жить.

Венедикт Семёнович официально открыл первую советскую школу в Луговой и стал преподавателем. Но всё так же его ученики собирались у него дома вечерами и слушали про отважных и смелых людей, покоривших Северный полюс, открывших новые земли, забиравшихся на самые высокие вершины мира, и спускавшихся в самые глубокие пещёры. Только книг стало больше. И назвали эту волшебную комнату с полками, заставленными книгами, библиотекой. Ребятишки росли, на смену выросшим приходили новые. Но Исай всегда был рядом со своим учителем. Он, теперь работающий на ферме, вечерами после работы летел в школу, помогал учителю убирать классы, раскладывать на следующий день материалы, а потом они сидели, пили чай и Венедикт Семёнович или вспоминал жизнь свою до революции, или рассказывал про своих друзей, разбросанных жизнью в разные уголки страны. Иногда он читал письма, которые приходили ему из далёкого Петербурга, и светлые глаза его наполнялись слезами, и он надолго замолкал, глядя куда-то вдаль, в прошлое, которое всё так же не отступало от него, сколько бы лет не прошло. Исай внимательно смотрел на него, и в его умных глазах тоже была боль. Только никому не мог он сказать о ней. Нет, теперь Исай, конечно, всё, что хотел сказать, мог написать в маленьком блокноте, который постоянно носил с собой. Но ведь не всё напишешь. Все его сверстники давно уже переженились, у кого-то уже бегали малыши, а кто-то уехал в город, чтобы получить профессию и навсегда осесть там. В семье у Исая сейчас в деревне оставались только Василий Петрович с мамой Груней, да Верунька с Петькой, его названные брат и сестра. И то, Верунька уже сосватана, осенью свадьбу играть будут, а жених у неё из соседней деревни, значит, после свадьбы она уедет к нему. Петька тоже собирается, как и старшие его братья и сёстры, в город уехать, на завод пойти работать. А Исай всегда один, нет, не совсем один, с ним родители, сестра, брат, Венедикт Семёнович, но не стремился он ухаживать за девушками, и создавать семью тоже не торопится.

Сидят они так, каждый в своей думке, и, наконец, решился Венедикт Семёнович спросить Исая: «Исай, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты как сын мне. Ты мне можешь довериться. Ты знаешь, что ты отличаешься от остальных людей?» И внимательно посмотрел на Исаю. Тот придвинул к себе блокнот и написал: «Я сын змеи. Она погибла. Я сбежал от них, не знаю почему. Но меня ждут. Я должен что-то найти». Венедикт Семёнович, хоть и предполагал, что Исай не простой человек, однако от такого откровения растерялся. А Исай снова написал: «Я очень привязался ко всем вам. Мне нужно давно уже было уйти, да я всё откладываю. Та жизнь, которая меня ждёт там, она совсем не похожа на вашу. И смогу ли я там жить, я сам не знаю». Венедикт Семёнович его спросил: «А куда ты должен уйти?» Исай замотал головой, показывая, что не может сказать об этом. Положил Венедикт Семёнович свою руку на руку Исая, и улыбнулся ему. Исай пожал ему руку и тоже улыбнулся. Больше они к этому разговору и не возвращались.

Следующей весной