– Как новобранцы. Сгребли на сборы кого ни попадя.

– Смотри сам. Если есть совсем бесполезные, а тем более – токсичные, вредные, безнадёжно зомбированные – упаковывай их в одну вязанку с «импортом». А там, на Большой земле – с ними разберутся. Лучше так, чем я им черепушки буду простреливать. А я ведь буду! Учтите!

Подошёл Манок.

– Есть данные по противнику? – спросил он, доставая карту.

Я мысленно подозвал Громозеку, занимающегося «обнюхиванием» людей. Он искал «незадекларированные» ценности. Призрак стал рассказывать, тыкая пальцем в карту (палец иногда «проваливался» сквозь покрытую плёнкой бумагу), а я – озвучивал. Ну, а что делать, если никто кроме меня этого духа не видит и не слышит?

– Тут деревенька. В три раза меньше, чем на карте. И этого посёлка нет. Моста – тоже нет. Там каратели…

При слове «каратели» лицо Манка ощерилось мстительным оскалом, а взгляд Сугроба «остекленел».

– Что такое?

– У меня половина нацики, – прошептал-прохрипел Сугроб. – Не надо сейчас им говорить, что это «бандеровцы». Для них они – свои. А там поздно будет.

– Кровью повяжешь? – опять усмехнулся Манок.

– Есть другой вариант? – разозлился начштаба. – У меня тут не аэромобильная бригада, как она гордо именовалась, а кучка хрен знает кого! Из принципа – кто в России не спрятался от призыва – сам виноват!

– Да и бригады у тебя нет, – поддакивает Манок.

– Да и бригады у меня нет. Перенесло кучку… – Сугроб вздохнул.

А потом улыбнулся:

– Как в детстве мечталось – с немцами и карателями самому повоевать! Ух я им… За… За… За всё!

И лицо у него стало такое, что улыбка гэрэушника сползла.

Деревня. Типичная деревня, каких тысячи от Днепра до Байкала. Домовладения вольготно раскинулись вдоль дороги. Домики, дворики, хозяйственные постройки. «Журавли» колодцев. Телеграфные столбы ещё стояли, но проводов на них не осталось. Даже обрывков.

И тишина. Даже собаки не лаяли. Зато трещало, догорая, сельпо. И ни души. О чём по рации доложились все наши наблюдатели.

– Начали!

Пригибаясь к земле, в высоком бурьяне брошенных огородов, бойцы спешили проскочить открытое пространство. Бронетехнику я пока решил не подводить.

– Не нравится мне всё это, – сказал я сам себе.

Треск, сноп искр и пламени взметнулся в сереющее небо. Крыша горящего сельпо рухнула.

Перевёл доспех в режим мимикрии, побежал к сараям, не используя потребляющий энергию экзоусилитель.

Звук. Странный звук. И маленький тепловой отпечаток. И едва слышимое сердцебиение. Заворот на 45 градусов, бегу на источник звука.

Младенец. Сосёт грудь. А мамка его уже остыла давно, Басин тепловизор не обманешь. Сердце моё сжалось. Остекленевшие глаза женщины смотрят перед собой. Убита в спину. Бежала, закрывала ребёнка. К груди прижимала, чтобы не пищал. Умерла сразу – лёгкие пробиты, и крестец разбит пулей. Поэтому не пошли «контролить» – она рухнула, как падают мгновенно убитые – ноги сразу отнялись. А значит, что стрелявший имел большой опыт убийств – не раз видел, как падают раненые, а как падают уже мёртвые. Но не имел дисциплины, потому – не проверил, поленился. Закоренелый каратель.

У меня потемнело в глазах. Я догадался, почему горел сельский магазин. Не грабёж они скрывали. В магазине – все сельчане.

– Громозека, найди их, – тихо попросил я пустоту перед собой.

– Ищу… – он хотел что-то ещё сказать, но запнулся. Он так и не появился передо мной.

– Выставить боевое охранение. Противник покинул населенный пункт. Сделал своё чёрное дело и свалил. Тащите воду, будем людей тушить и хоронить.

– Чё? Как? – разные удивлённые возгласы.

Я подобрал ребёнка. Мальчик. От полугода до года, судя по размерам и весу. Я уже забыл, как это у меня было с сыном. Не ходит – значит, нет года. Подобрал вместе с матерью, оторвав ребёнка от её груди. И тут же тишину разорвал надрывный детский крик.

– Плачь, малыш, плачь! За всех нас поплачь. За тех, кто не может уже больше, – услышал я эхом слова Громозеки. Почему эхом? Потому что он озвучил мою мысль.

Весёлые и пьяные каратели, шатаясь, брели по дороге. Настроение у них было великолепным. Операция оказалась очень лёгкой и приятной. Нашли двух бежавших красных, что скрывали эти москали, вздёрнули, потом развлеклись с местными девками. По очереди. Пока одни выпытывали у стариков – куда они попрятали припасы и ценности, другие «пытали» баб. А потом всех согнали в опустошённый сарай магазина и подпалили. Как они кричали, умоляли! Умора!

Каратели не ждали угрозы. Их оружие валялось на телегах, заваленных хабаром. Лишь немногие, для которых оружие стало неотъемлемой частью, как штаны, тащили свои винтовки. И не зря.

Автоматно-пулемётный шквальный огонь сразу положил большую часть карателей в дорожную пыль мертвыми. Те самые, не расстающиеся с оружием, при первых же звуках метнулись к деревьям, поэтому большей частью и выжили. И теперь пытались отстреливаться. Но неведомый противник стрелял непонятно откуда, казалось – отовсюду. И очень метко. Пули гулко впивались в древесные стволы, свистели над головами. Один за другим каратели утыкались лицами в пожухлую траву.

А потом прилетели гранаты. Звонкие взрывы, скупые выстрелы в ответ.

И только тогда немногочисленные выжившие каратели увидели своих противников. Парами, перебегая от укрытия к укрытию, рывками, не давая поймать себя в прицел, прикрывая друг друга, на любое шевеление – посылая очередь из малогабаритных ручных пулемётов. Сколько их было – непонятно. Не более двоих за раз. Но сколько их там, в лесу? А у страха глаза гипертрофированные.

Один за другим каратели отбрасывали прочь оружие и поднимали руки.

Я «проявился» только тогда, когда пленных согнали в кучу. Ха, я уже стал привыкать к вытаращенным в ужасе глазам!

Громозека подтвердил, что никто не смог сбежать.

– Ну, поговорим? – спросил я у карателя, что поднял руки одним из последних.

– Трохи не разумею, – ответил он.

Я вздохнул.

– Вот всегда так! Как отвечать надо за свои грехи – так они «не разумеют».

Струя липкого пламени сорвалась с моей руки и окатила карателя. Душераздирающий визг потряс изжёванные пулями и осколками деревья.

– Ты тоже не разумеешь? – спросил я следующего, протягивая к нему руку с маленьким язычком пламени.

Тот икнул, закатил глаза и забился в судороге. Его штаны стремительно темнели от пояса к сапогам. Во, блин, а этот припадочный.

– Не надо! Я всё скажу! – завизжал следующий.

«Дурака» увезли в город на единственном автотранспорте, что был у карателей. Он сразу же «стал сотрудничать» и успел заинтересовать командира карателей – проштрафившегося за что-то настоящего немца. Вот так вот – командование этими выблюдками даже немцы считают наказанием. После отбытия немца с нашим «дураком» каратели и пошли вразнос.