Взять, к примеру, бабочку. Перед тем как предстать перед нами в своем завершенном виде, она сначала была гусеницей (определение). Но, чтобы стать бабочкой, гусенице впоследствии пришлось превратиться в куколку (противоречие) и окружить себя коконом. Наконец, в результате естественного хода развития куколка превращается в бабочку (опосредование). В определенном смысле бабочка заточает в себе гусеницу и куколку: они не умерли, но вошли в нее как пройденные этапы, то есть гусеница и куколка были реальностью не абсолютной, но относительной, которой неизбежно пришлось уступить место реальности высшей, то есть живой бабочке. В рамках той же модели Гегель обращается и к религии, которая переходит от одной формы детерминированного религиозного культа к другой. Гегель учит человека считать божественное средством всепоглощающего и бесконечного движения к последней, завершающей стадии – стадии религии откровения, религии Христа, сущего и распятого на кресте, удостоверившего своей жертвой подлинность откровения на горе Синай.

Различные спекулятивные суждения, которые Гегель применяет к феномену религии (культ – детерминированная религия – религия откровения, и, как следствие, всеобщность – обособление – выявление), направлены на ее рационационапизацию, на ограничение запаса ее чувств и снижение привлекательности. С точки зрения Кьеркегора, это явное противоречие и перебор. Цель Гегеля при этом состоит в том, чтобы объединить религию (в этом смысле «отжившую») и философию, дабы придти к абсолютному (философскому) знанию.

В датском обществе той эпохи подход Гегеля глубоко проник в теологию, позволяя примирить рационалистическое наследие Просвещения с романтическим сентиментализмом. Профессор Копенгагенского университета Фредерик Зибберн – Кьеркегор прослушал его курс – был одним из тех, кто для своих лекций о христианстве черпал молчаливое вдохновение в теориях Гегеля. То же самое относится и к ненавидевшему Кьеркегора Мартенсену, на которого философ обрушивался с жесточайшими нападками. По мнению Мартенсена, в ту эпоху следовало объединить все усилия, чтобы учредить союз христианства, философии и умозрительной догматики и тем самым укрепить веру в разум и до конца объяснить суть откровения. Именно это стало отправной точкой для мысли Кьеркегора.

Под влиянием своего друга и учителя Мёллера Кьеркегор очень рано начал выступать против попыток свести христианство к системе, в которой доминирующее влияние играет логическая необходимость. Он протестует против диалектических спекуляций вокруг опосредования, вокруг полного отделения Бога от природы, вечного от преходящего, конечного от бесконечного, да и вообще против любых абсолютных противопоставлений, за исключением сокровенного момента веры, представляющего собой явление Бога во времени. Он отказывается признавать, что Троица лишена завесы тайны и теперь находит свое объяснение в объективной трактовке в рамках диалектики Гегеля. Для него явление Бога во времени представляет собой парадокс, познать который человеческий разум просто не в состоянии. На языке Кьеркегора этот парадокс описывает взаимоотношения между конечным духом и бесконечной истиной.

Итак, мы вкратце напомнили несколько моментов, на основании которых строится вся философия Кьеркегора, при этом ими не ограничиваясь. Теории Кьеркегора не просто противостоят романтизму и протестуют против применения к теологии гегелевской философии. Его идея положительна и преследует строго определенную цель – субъективное усвоение истины и обоснование роли свидетеля истины, которую мыслитель должен «с трепетом и страхом в душе» на себя взять со всем риском, который предполагает такой шаг.

В 1848 году Кьеркегор писал в своем «Дневнике»: «Бог наделил меня силой жить загадкой». Сложность и многообразие его наследия, в котором философия тесно переплетается с теологией, поэзия с сухими теоретическими выкладками, а душеспасительная истина ни в чем не уступает истине разума, для которой мысль и существование неразделимы, ни в коей степени это утверждение не опровергает.

Все ключевые события, которые окажут влияние на личность Сёрена Кьеркегора, связаны с его отцом, Микаэлем Педерсеном, – о своей матери он никогда не говорил.

Безлюдные песчаные равнины, без конца продуваемые суровыми северо-восточными ветрами и вечно стонущие под ужасным, пронизывающим дождем. Чахлая растительность. То тут, то там разбросаны фахверковые, беленые известью крестьянские дома с крытыми соломой крышами. Над головой – непреклонная стальная серость, так присущая небу Северной Европы, всегда одинаковому и неспособному чем-либо удивить. Неплодородие земли уравновешивается упорным и боевым характером ее обитателей. Это Ютландия, именно здесь с детства пас скот отец Кьеркегора. Как-то раз, когда жизнь особенно ясно показала ему свой суровый характер, он воздел руки к небу и проклял Бога за несправедливость и жестокость, которыми тот населил мир. Позже он расскажет об этом сыну.

Немного погодя, в возрасте 12 лет, отец Кьеркегора покидает ненавистные ему ланды, уезжает в Копенгаген и поступает в ученики к своему дяде-чулочнику. Судьба осыпает его ласками, к сорока годам сей «негоциант, торгующий тканями и колониальным кружевами», уже достаточно Богат для того, чтобы отойти от дел и посвятить себя семье. Первую жену Бог у него отнял, но ему везет, коль скоро после этого он вновь обретает счастье, женившись на своей служанке, которая рожает ему семерых детей. Сёрен Обю появляется на свет последним. Отцу его уже 57 лет, поэтому последнего ребенка он считает «сыном старости своей».

Удачные биржевые спекуляции еще больше обогащают семейство Кьеркегоров, хотя страна, терзаемая бременем банкротства, прочно увязла в невзгодах.

Выйдя на покой, отец без конца размышлял. В нем глубоко укоренилась религия юности, испытавшая на себе влияние моравских братьев, равно как и суровость требовательного лютеранства. Порой он делится своими мыслями с окружающими. Кьеркегор-отец открывает в своем доме салон, где говорят о «достаточном разуме», об «абсолюте», «софизмах», «вечном спасении» и «трансцендентности». Самым примечательным его завсегдатаем является викарий Церкви Богоматери отец Мюнстер, которому впоследствии суждено стать епископом и превратиться в центральную фигуру всего датского христианства. Мюнстер, получивший романтическое воспитание, противостоял заявлявшим в те времена о себе гегелевским тенденциям в развитии теологии. В роли друга и духовного наставника отца он своими речами заложил фундамент воспитания юного Кьеркегора, который тайком следил за дебатами в родительском доме, хотя и ничего в них не понимал.

Но, невзирая на жизненный успех, а может, как раз по его причине Микаэль Педерсен Кьеркегор страдал от приступов тоски. Религия внушила ему неуверенность в вечном спасении души, а заодно и мысль о низости человека, плюющего в распятого на кресте Христа. Разве сам он не проклинал небеса? Поскольку «сын старости его» не должен повторить ту же ошибку, юного Сёрена с ранних лет воспитывают в духе той религии, где доминирует суровый отец, страх перед Страшным судом, сомнения в вечном спасении души, презрение к миру и муки окровавленного, принесенного в жертву Христа. Более того, старик сам решает заняться воспитанием сына: он заставляет его учить наизусть и многократно переписывать проповеди Мюнстера и библейские изречения, передает ребенку свои тревогу и беспокойство, тем самым перекладывая на него груз за совершенный когда-то им самим грех, а вероятно, даже и не один, но к этому вопросу мы еще вернемся. Также он развлекает себя, играя с сыном в самые странные игры. Они на пару устраивают по Копенгагену воображаемый променад: