Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Загерметизировав шлюз, я открыл внутренний люк. Капсула лежала окошком ко мне, но из-за внезапного переноса в воздушную среду стекло под решеткой заиндевело, не позволяя проникнуть сквозь него моему взгляду.
Я заранее подготовился, надев наушники. Закрепив на оболочке капсулы магнитный держатель, поднес к губам микрофон.
– Слышишь меня? – неуверенно спросил я. – Меня зовут Мигель де Рюйтер, и это я говорил с тобой три недели назад. Я доставил тебя на борт моего корабля. На обшивке твоей капсулы установлен радиопередатчик, работающий на той же частоте, на которой мы уже общались. Ответь, если хоть что-нибудь из сказанного до тебя дошло.
Ответа из капсулы не последовало, но я на это и не рассчитывал. Я совершал привычные действия, почти смирившись с тем, что пассажирка уже мертва – или, что то же самое, ее невозможно вернуть к жизни. Смерть приходила во многих обличьях. В самой глубокой точке криосна мертвы были все – никаких мыслей, никаких клеточных процессов. Но человека все же удавалось оживить – если капсула работала штатно. Если же случался сбой, по клеткам тела могла пронестись разрушительная волна, раздирая их изнутри и разрывая связи между ними, кодировавшие все то, что мы считали самым дорогим для себя. Теплый труп с превратившейся в серую кашу нейронной сетью был ничем не лучше холодного.
На других планетах, в лучшие времена, всегда оставалась надежда. В Солнечном Доле проблемой становилось даже удаление зуба или вправление перелома. Восстановление же поврежденного мозга абсолютно выходило за пределы наших возможностей.
– Отдыхай, – сказал я, будто это имело какое-то значение. – Теперь ты в безопасности, летишь со мной на мою планету.
Я оставил магнитный держатель на месте, не выключая радиоканала.
Пройдя в переднюю часть шаттла, я начал готовить его к полету домой. Несколько запусков маневровых двигателей, пара коррекций курса, немного еды в брюхо – и я уже мог снова лезть в гибернатор. О том, что делать с жутким трофеем, пусть теперь беспокоятся другие.
– Поговори со мной.
Голос доносился с консоли, передаваемый через магнитный держатель. Метнувшись обратно в оружейный отсек, я схватил перчатку и, как сумел, стер иней с зарешеченного окошка.
– Я здесь, – сказал я в микрофон. – Ты… хорошо себя чувствуешь? Помнишь что-нибудь из случившегося за последние три недели?
– Где я?
Голос все так же казался отстраненным и не вполне реальным. В нем было нечто чересчур чистое, кристальное, вроде мелодии, издаваемой бокалом, когда по нему проводят влажным пальцем.
– На корабле. Я тебя спас.
– Спас меня?
Я напряг зрение, пытаясь лучше разглядеть лицо за окошком. Но стекло слишком запотело изнутри, и лицо парило под ним, будто темноглазая луна, проглядывающая сквозь перистые облака.
– Что-то случилось. Ты была на корабле – намного большем, чем этот. Произошла катастрофа… Твой корабль взорвался при входе в нашу систему.
– Катастрофа?
– Отказ двигателя. Похоже, тебя взрывом вышвырнуло наружу. Я поймал сигнал твоей капсулы. Только твой.
– Были и другие, – отстраненно проговорила она, будто к ней только теперь начали возвращаться воспоминания. – Ты должен их отыскать. Не могла же я быть единственной.
– Вряд ли кто-то еще уцелел. Даже если и так… боюсь, найти их невозможно. У тебя работал передатчик, но больше ни у кого его не было.
– Я хочу выбраться из этой штуки. У меня все онемело.
– Ничем не могу помочь, пока мы не прилетим в Солнечный Дол. Там о тебе позаботятся.
– Что такое Солнечный Дол?
Я перешел к другому концу криокапсулы, на который пришлось больше всего повреждений; там торчали чисто срезанные многочисленные шланги и провода.
– Безопасное место. Маленькое поселение на планете под названием Михайлов День, на орбите звезды, которая называется Михаил.
– Не знаю таких.
– Тебе и неоткуда знать. – Надев изолирующие перчатки, я осмотрел оборванные соединения, пытаясь опознать знакомые технологии и функции. – Позволь спросить: ты хоть что-нибудь помнишь о себе?
– Был корабль. Нас погрузили на него, потом собрались усыпить. Сказали, когда мы проснемся, окажемся где-то в другом месте. Меня зовут… – Она замолчала, не в силах дать себе ответ на простейший вопрос. – Я не помню.
– Вспомнишь, – пообещал я, ощупывая два толстых кабеля с сердцевиной из металлического сплава, скорее всего силовые. – Если я скажу слово «волк»… оно будет для тебя что-то значить?
– У нас были волки в холмах над Плато Завинула. Они прибыли с одним из первых кораблей. Я слышала их, когда луна стояла высоко в небе.
– Это не те волки. Но хорошо, что ты хоть что-то помнишь о своей родине. Плато Завинула… – задумчиво произнес я. – Кажется, это на Приюте – одно из первых поселений демархистов. Помнишь, когда вы оттуда улетели?
– Не совсем. Как, ты сказал, тебя зовут?
– Мигель де Рюйтер.
– Ты пилот?
– Нет. – Предположение вызвало у меня улыбку. – Администратор.
– Важная персона?
Отойдя от капсулы вглубь оружейного отсека, я с усилием открыл служебный люк в переборке шаттла. За полосатой, как пчела, панелью находилась путаница силовых кабелей и идущих к датчикам проводов. Как и все прочее на шаттле, оно носило явные следы неоднократного ремонта и переделок.
– Занимаю достаточно высокое место в пищевой цепочке.
– Тогда почему послали тебя?
– Я сам себя послал.
Открыв взятый в дорогу инструментальный ящик, я начал перебирать его содержимое в поисках того, что могло понадобиться для установления импровизированной связи между кораблем и капсулой. Я решил, что это вполне реально, даже если будет выглядеть не вполне изящно.
– Они в самом деле все погибли, Мигель де Рюйтер?
– Думаю, да.
– Это плохо, что я ничего не чувствую?
Обеспокоенный вопросом женщины, я снова взглянул на капсулу.
– Я бы сказал, что это вполне по-людски. Ты вовсе не обязательно должна была знать хоть кого-то из летевших на том корабле. На «Салмакиде» многие из нас путешествовали в одиночку, не контактируя с другими пассажирами. Мы толком не знали друг друга, пока не основали поселение.
– А теперь?
– Мы стали общиной. Семьей из пяти тысяч человек. Есть свои различия, как и в любой семье, и порой весьма серьезные. Но нас связывает чувство единства и взаимопонимания, ощущение нашей хрупкости. Можешь называть это любовью. Чтобы выжить, приходится заботиться друг о друге. Без любви и поддержки наших сограждан каждый из нас крайне уязвим. Вместе, когда каждый делает свою работу, мы достаточно сильны,