гробу? Лучше ничего не мог придумать?

– Это не допрос, Альма, – подчеркнул я. – И когда мы начнем беседу с пассажиркой, это тоже не будет допросом. Мы станем обращаться с ней так, как она заслуживает, – как с единственной выжившей после чудовищной катастрофы. Как с почетной гостьей – со всей добротой и пониманием.

К нам поспешно подошел сзади какой-то чиновник:

– Прошу прощения, господа. Боюсь, ваше присутствие требуется в Красном зале.

– Что случилось? – бросила Чунг.

– Что-то странное показывают сейсмофоны последние несколько минут. Пожалуйста, идите туда.

Глава 3

Атмосфера в Красном зале царила скорее растерянная, чем откровенно тревожная. Уровень опасности оставался оранжевым, каким он и был с момента гибели «Тишины в раю». До этого он был красным, и ему предстояло снизиться до желтого, а затем до зеленого, если появление в системе пришельца не повлечет никаких других последствий.

Вокруг главного стола столпились аналитики Чунг. Дисплей показывал крупным планом Михайлов День – расположенные рядом полушария планеты. Оба были испещрены светящимися отметками – призматической формы, показывавшими расположение разнообразных датчиков и защитных систем. Особенно густое скопление этих устройств наблюдалось вокруг Солнечного Дола; не считая этой асимметрии, полушария выглядели весьма похоже: изрытые кратерами, как побывавшие в едкой среде монеты.

– Доложите обстановку, – велел я.

– Наблюдается движение, господа, – сказал Кантор, один из старших сотрудников Чунг. – Вот здесь, недалеко от предполагаемой точки последнего зафиксированного удара, примерно в девяноста километрах к востоку. Там нет наших глаз, но есть несколько сейсмофонов.

– Покажи, – потребовала Чунг.

Кантор кивнул на один из висевших над столом экранов. От края до края шла волнистая зеленая линия, пульсируя, точно крайне медленная электрокардиограмма.

– Мы не сейсмологи, – напомнил Валуа.

– Что-то воздействует на сейсмофоны, – сказал Кантор. – И это не обычная послеударная волна, какую можно было бы ожидать. Такие волны очень быстро затухают. А эта – нет.

– Преобразуй этот след в акустический сигнал и выведи его на динамики, – велела Чунг.

Мы подождали, пока Кантор отдаст необходимые распоряжения. Техники прекратили работу, услышав звуки из системы оповещения – приглушенный удар, потрескивание, опять глухой удар. Звуки передавались не по воздуху, а посредством вибраций коры Михайлова Дня.

Удары продолжались с ритмичностью, которую невозможно было игнорировать.

– Похоже на шаги, – озвучил Валуа нашу общую мысль. – Сигнал поступает со всех сейсмофонов, находящихся в том секторе?

– Да, но с разной силой, – ответил Кантор. – Так что вряд ли это дефект самих сейсмофонов или связывающих их с Солнечным Долом кабелей. Есть одно предположение…

Кантор вдруг замолчал и бросил взгляд на Чунг, будто ожидая разрешения продолжать или, наоборот, запрета высказывать соображения.

– Говори, – сказала Чунг.

– Возможно, источник сигнала перемещается. Амплитуда растет на одном приемнике и снижается на других, но в любом случае слишком медленно, чтобы можно было связать сигнал с упавшим камнем.

– Если источник движется, то примерно с какой скоростью? – спросил я.

Кантор снова взглянул на Чунг и глубоко вздохнул:

– На мой взгляд, около двух километров в час. Достаточно медленно для пешехода. Но может, и не столь медленно для подобной местности, учитывая, что на идущем должен быть скафандр.

– А если он движется, – настойчиво продолжал я, – то в каком направлении? Можешь оценить?

– Только очень грубо.

– И все же?

– Возможно, в сторону Солнечного Дола. Если так, то в течение ближайших двадцати шести часов станет намного яснее. – Кантор указал на стол. – Вибрацию начнут регистрировать другие сейсмофоны, а в том секторе, куда перемещается источник сигнала, у нас есть глаза. Покрытие достаточно разреженное, но и оно может нам что-то дать.

– Девяносто километров, – сказал я. – Если кто-то в самом деле направляется в нашу сторону, примерно через сорок пять часов он постучится к нам в дверь. Интересно, что он надеется найти?

Чувствуя, что откладывать столь важное событие больше нельзя, я поднялся по короткой лестнице и вышел на сцену, представ перед гражданами. Меня сопровождали двое чиновников без тулупов, в церемониальной одежде, лишь чуть менее вычурной, чем моя собственная.

Стоило толпе меня увидеть, и атмосфера ощутимо изменилась. Я почувствовал, как вспотели подмышки. Здесь было не столь прохладно, как в Святилище, а пять тысяч человек, столпившихся на форуме, лишь добавляли тепла и влажности.

Ропот и шорох смолкли. Кто-то в последний раз кашлянул, и наступила тишина.

Я попытался охватить взглядом всех собравшихся. В первых шести рядах они сидели в креслах, а дальше были только стоячие места, и даже с высоты своего положения я мало что мог разглядеть в скоплении усталых и встревоженных лиц. Я попросил прийти всех жителей Солнечного Дола, за исключением больных или занятых на неотложных работах. Пять тысяч человек – слишком много, чтобы знать каждого лично, но несколько сотен из них я мог назвать по имени, с ними меня связывали семейные, профессиональные и политические отношения.

Среди присутствующих была Мина Лофгринд, чей отец Маркус погиб при строительстве двадцатой пещеры. Мина гнула спину на грядках шпината, чтобы нас прокормить. Нейт Маснек, потерявший большую часть кисти руки в аварии на бумажной фабрике считаные недели назад, шел на поправку, но я знал, что потом ему придется сменить работу. А вот Этьен и Мохтар, неутомимые знатоки замкнутой системы жизнеобеспечения; не проходит и дня, чтобы они не ремонтировали какой-нибудь узел или не пытались заставить его работать эффективнее. И естественно, здесь не было детей – по крайней мере, детей младше Викторины.

Я с легкостью нашел Николя и ее дочь во втором ряду. Их засыпали со всех сторон вопросами, желая заранее узнать, о чем я буду говорить. Судя по раздраженному взгляду Николя, ее терпение было на пределе.

Многие ли из тех, кого я знаю, полностью на моей стороне? Еще до истории с Рюриком Тэйном это нелегко было понять. По большому счету, Солнечный Дол не поддержал его попытку мятежа, но, кроме простого неодобрения, имелось и множество других мнений. Некоторые считали, что я был чересчур благодушен, позволяя несогласным организовываться и строить планы, и что часть ответственности лежит на мне. Другие полагали, что я проявил непозволительное мягкосердечие в выборе метода казни, ведь тот, кто подверг нас всех опасности, заслуживал повешения, потрошения и четвертования.

В том, что по этому поводу думает семья Рюрика, у меня не было никаких сомнений. Его жена Орва сидела рядом с его братом (и своим деверем) Сореном. Я старался не смотреть в их сторону, но тщетно. Отчего-то подмывало взглянуть Орве в глаза, словно только так я мог себя реабилитировать.

«Чего ты хочешь? – подумал я. – Моей крови?»

У