Интересно, что у 60 % пациентов давление нормализовалось, а у 40 % – нет. При повторных визитах к врачу второй категории больных добавляли бета-блокаторы. Опять же, поголовно всем. Через какое-то время они вновь приходили на прием, и выяснялось, что некорригированная гипертония имеется у 20 % пациентов. Им добавлялись вазодилататоры. В итоге у 95 % давление стабилизировалось, но для этого они должны были принимать все предписанные алгоритмом таблетки.

Унифицированное лечение привело к тому, что на Западе гипертония перестала иметь характер эпидемии и, как следствие, пошла вниз кривая сердечно-сосудистых заболеваний, инфарктов и смертей. Это просто один из примеров пользы от стандартизованной терапии. Сегодня, конечно, для нашего врача это звучит диковато.

Я приехал в Америку опытным кардиологом, а там переучивался на врача общей практики. Но кардиология всегда была мне близка. И меня немножко коробило, как американцы понимают свою работу и как они учили меня. «Александр, – говорили они, – забудь обо всех изысканиях и возьми как данность: есть четыре препарата, которые положено иметь любому сердечнику». То есть, если диагноз – “ишемическая болезнь сердца, сопровождающаяся редкими приступами стенокардии”, то всем таким больным, без разбора, назначаем бета-блокаторы, статины, понижающие холестерин, аспирин, АПФ – ингибиторы. Все! И выписываем всем поголовно». «А если кому-то не поможет?» – недоверчиво спрашивал я. «А кому не поможет, ты можешь добавлять понемногу один-два дополнительных препарата. Но это уже на твое усмотрение и по необходимости», – ответили мне американские коллеги.

Они уверены в своей правоте, потому что за ними стоят реальные результаты. А мы своих больных лечим плохо, и поэтому у нас средняя продолжительность жизни – 55 лет. Это ненормально! А они со своими стандартами и, как нам казалось вначале, бездушным отношением к пациенту лечат болезнь хорошо, поэтому у них средний возраст – восемьдесят.

Вновь повторю: любые споры о том, что наша медицина правильная, а их нет, разбиваются о факты. Да, американские врачи суховаты, они никогда не пожалеют пациента так, как это сделает наш врач. Они никогда не уделят больному более пятнадцати минут времени, если только это не вызвано жестокой необходимостью. Они всегда говорят пациенту правду, никогда не будут жалеть и обманывать, так как не видят в этом смысла. Они будут разговаривать очень жестко и, возможно, не станут отвечать на дополнительные вопросы, если сочтут, что все уже сказано.

Когда я работал в американском госпитале, то жене и всем своим друзьям говорил, что, похоже, служу на фабрике консервов. В общем-то, это бездушное учреждение, где больные люди являются рабочим материалом. И с нескрываемой тоской я и наши русскоязычные пациенты, если они попадали в госпиталь, вспоминали наших советских, русских врачей. Наши врачи подержат тебя за руку, поговорят, пообещают…

Но, понимаете ли, они, скорее всего, хорошие санитары, хорошие медсестры, но не врачи. Люди сострадательные, которые желают помочь и утешить. Возможно, из лучших побуждений они пытаются назначить какой-то препарат, в эффективности которого не уверены сами.

В Америке – никаких сантиментов! Жесткий, прагматичный подход. Отношения врача и пациента похожи на отношения механика автосервиса и клиента. Врач говорит: принимайте это и это, приходите через две недели. Он понимает: если он назначил что-то не то, клиент подаст на него в суд и взыщет большие деньги. Поэтому никаких экспериментов. Качественная услуга за деньги на профессиональном уровне. Получите-оплатите. Если у клиента есть сомнения в профессионализме – он молчать не будет, и профессионалу тогда мало не покажется.

Что еще удивляет, так это стремление американских врачей быть всегда в курсе всего нового и передового. Если ты хочешь заработать имя и деньги, значит, ты должен постоянно учиться, развиваться, повышать свой профессиональный уровень. Тебе ежедневно на электронную почту присылают новости медицины, где можно прочитать обо всех новейших разработках, методах, исследованиях. Во всем мире, не только в Америке, идет множество клинических испытаний различных препаратов, проходят исследования всевозможных методов лечения. Передовые умы медицины анализируют ретроспективу, т. е. ситуацию с лечением различных заболеваний за прошедшие годы. В результате мы получаем порой парадоксальные, иногда взаимно исключающие результаты, что, на самом деле, очень многое дает врачам.

В Америке – никаких сантиментов! Жесткий, прагматичный подход.

Допустим, мы, врачи, знаем, что есть такая группа препаратов, как бета-блокаторы, замедляющие пульс и снижающие сократимость сердца. Когда-то, когда я только начинал свою практику, при сердечной недостаточности они были противопоказаны. Сейчас при сердечной недостаточности это лекарство № 1 в мире. Но зато изменился взгляд на другое лекарство из группы сердечных гликозидов – дигоксин, который применялся столетиями. Один известный английский врач говорил: «Я не хотел бы быть врачом, если бы не было гликозидов». Но вот изучили сотни тысяч пациентов, применявших этот препарат. Оказалось, что те, кто лечился гликозидом, умирают раньше, чем те, кому давали бета-блокаторы.

Таких примеров множество. Одни исследования говорят, что бета-блокаторы обладают побочными явлениями, провоцируют бронхоспазмы, сужение бронхов, кашель. Поэтому эти препараты были противопоказаны астматикам и больным с хроническим обструктивным заболеванием легких. А вот с сегодняшней точки зрения мы можем и даже должны давать пациентам эти препарат. Не совсем понятно почему, но больные с хроническими обструктивными заболеваниями легких, получающие бета-блокаторы, умирают реже.

Вот такие клинические испытания проводятся на протяжении нескольких лет на очень большом количестве людей, десятках тысяч! Эти исследования стоят гигантских денег, часто они оплачиваются фармакологическими компаниями. Результаты иногда раскрывают нам глаза на препарат, заставляют смотреть на него совсем с другой стороны, переворачивают наши привычные представления о лечении. А поскольку эти испытания, этот анализ идет постоянно, информация также поступает беспрерывно, нескончаемо. И вся информация выложена в интернете.

И вот к врачу приходит пациент, прочитавший обо всем этом. И если он увидит, что вы не ориентируетесь в новинках и разработках, он вам верить не будет. Таких пациентов в России называют всезнайками и не очень их любят. Мы говорим: «Они ничего не понимают в медицине, куда они лезут, это же у меня медицинское образование!». Знаете, не надо разбираться в портняжном искусстве, чтобы видеть, что сшитый костюм плохо на тебе сидит. Если на костюме разные пуговицы на разном уровне, разной длины рукава, брюки пузырятся на заду, значит, портной плох. То же самое с лечением. Больной может не знать тонкостей медицины, но он имеет право спросить: почему при его заболевании назначили такое-то лекарство, а оно имеет такие-то противопоказания, которые у него, больного, как раз и есть? Если врач начинает морочить человеку голову или пытается замаскировать незнание высоконаучными терминами, пациент это, поверьте, очень быстро почувствует. И сбежит к другому врачу.

Врач должен ежедневно читать, изучать все новое. Признаюсь: возвращаясь на работу после двухнедельного отпуска, я в первый день чувствую себя неуверенно, потому что не знаю, что за это время изменилось. Я понимаю, что потерял определенные навыки, остроту соображения. Это еще не так заметно на поликлиническом приеме, но во время дежурства в реанимации сказывается очень сильно. В Америке, например, в первый день по выходе из отпуска врач не допускается к пациенту. Он должен адаптироваться, находясь на подхвате у коллег. И это правильно.