Его напарник с похоронным выражением на блеклом, словно бы стертом лице — Аль, как я понял, — спустился в этот момент по лестнице с верхнего этажа.

— Вроде того, — сказал он таким тихим и тусклым голосом, что слова, выходившие у него изо рта, казалось, растворялись в воздухе, прежде чем собеседник успевал вникнуть в их смысл. — Если у тебя все, то можно отправляться.

— Да, пора уже убираться отсюда. Кажется, ничего интересного для газетчиков здесь нет, правильно я говорю? — Берт хмуро посмотрел на меня, а потом на своего партнера, который стоял спиной к нам, созерцая висевшие на стене большие старинные часы.

— Пока ничего любопытного не обнаружено, — подтвердил Аль. — И нет никакой возможности уяснить, пропало ли что-нибудь, поскольку, похоже, этот тип жил один. Но на первый взгляд все на своих местах — не сдвинуто и не сломано. Конечно, аккуратистом его не назовешь, но ведь законом это не запрещено. Впрочем, стоит взглянуть вот сюда.

Он, вероятно, обращался к Берту, но я расценил его слова как приглашение.

Аль кивнул на старинные часы. Они представляли собой ящик из красного дерева, имели два позолоченных маятника и изукрашенный пересекающимися геометрическими фигурами циферблат. Стрелки показывали десять двадцать пять, а маятник покрывал слой пыли. Видно было, что часы давно уже не ходят.

— Берт, помнишь прадедушкины часы? Вроде этих… Они еще в спальне висели, помнишь?

— Ничего я не помню, — раздраженно ответил Берт.

Я, стараясь двигаться как можно тише и незаметнее, заскользил через холл к коридору мимо набитых толстенными томами книжных шкафов. Где-то посередине я обнаружил шкаф со стеклянной передней панелью, напоминавший выставочный стенд. Он был заперт и зиял пустотой. Приглядевшись, я обнаружил внутри пятнадцать деревянных подставок — по три на каждой из пяти полок. Неясно было, однако, выставлял ли на них Пюхапэев какие-нибудь экспонаты. Я решил не привлекать внимание полицейских к этому шкафу, хотя и не смог бы объяснить почему. Возможно, причиной тому было мое сумасбродство. Зачем, к примеру, вы пинаете камень, одиноко лежащий у дороги, вместо того чтобы спокойно пройти мимо? Все из-за этого самого сумасбродства. В данном случае объектом стал шкаф, вернее сказать, выставочный стенд, в котором ничего не было выставлено. То обстоятельство, что он, единственный в этой захламленной комнате, был пуст, занозой засело у меня в мозгу.

— Хватит болтать, Аль. Я проголодался, — сказал Берт, крутя на пальце большое кольцо с ключами, и направился к выходу. — Давай съедим по яичнице у Винчи и обсудим, что делать дальше. Я плачу. — С этими словами он взял меня за шиворот и мягко, но решительно подтолкнул к двери. — Если мы что-нибудь узнаем, то дадим вам знать. Правда, Аль? А пока вам придется удалиться, чтобы мы могли запереть дом.

Разве вся наша Вселенная не есть, в сущности, подобие алембика, что стоит на полке у Создателя? Практикуя наше учение о трансформации при посредстве собственных малых сосудов, не воспроизводим ли мы таким образом работу Господа в миниатюре? Заявить подобное во весь голос означает быть ошибочно принятым за богохульника, хотя на деле мы являемся наиболее преданными адептами и последователями Господа, наша миссия — святая и богоугодная, а наши эксперименты не что иное, как молитвы, самые горячие и проникновенные, как бы ни порицали нас за это все существующие ныне церкви, кроме нашей собственной.

Александрийский трактат. О естественных практиках

Ранней весной 1154 года, когда заморозки более не угрожали росткам дикого шалфея, а садовники сняли полотнища, укрывавшие кроны королевских лимонных, апельсиновых и оливковых деревьев, король Сицилии Роджер II пригласил своего географа к себе во дворец в Палермо. Географ был одновременно картографом, травником, композитором, лютнистом, иллюстратором и философом и звался Юсеф Хадрас ибн Аззам абд-Салих Джафар Халид Идрис, оставшийся в истории под именем Идриси, странствующего книжника из Багдада. Его происхождение и ранние годы жизни окутаны тайной. Некоторые хроники утверждают, будто он родился в богатой купеческой семье в Тунисе; другие говорят, что он был родом из бедной семьи и провел детские и юношеские годы в Аллепо, зарабатывая себе на жизнь попрошайничеством. Кое-где упоминается доставшийся ему от природы высокий пронзительный голос, а также такой сомнительный дар, как умение не всегда достоверно предвидеть события. Еще меньшей веры заслуживают утверждения, будто он сын Соломона бен-Аврама, слепого раввина из Мерва.

Сначала Идриси стяжал славу искусного переписчика, затем иллюстратора, а несколько позже — советника Харуна аль-Харуна из города Язда, чьи узкие извилистые улицы обеспечивали циркуляцию прохладного воздуха даже под палящим солнцем пустыни. Из Язда он по распоряжению халифа переехал в Багдад, где создал тридцать шесть библиотек, ставших знаменитыми во всем цивилизованном мире, включая христианский. Школяры, имамы, музыканты, ученые, верующие и священнослужители от Кордовы до Бухары приезжали в Багдад с манускриптами в руках. Всем им дозволялось скопировать одну из хранившихся в этих библиотеках книг в обмен на привезенную с собой рукопись. Таким способом Идриси поддерживал процветание созданных им книгохранилищ, богатства которых со временем превысили сокровища знаменитой Александрийской библиотеки. Это произошло незадолго до того, как некое бедствие, о котором мы не будем здесь упоминать, обрушилось на сей несчастный город.

Злой и бесчестный советник багдадского халифа завидовал успеху Идриси. Ему было невмоготу слышать, как его хозяин превозносил достоинства «этого презренного переписчика». И вот по городу поползли слухи о странных религиозных воззрениях библиотекаря и его слишком тесной дружбе с любимым племянником халифа. Идриси бежал из столицы и осел в вольном городе Бейруте, который, впрочем, до такой степени был наводнен шпионами и разными отчаянными людьми, что библиотекарь, почувствовав угрозу своей безопасности, сел на корабль и отплыл на Сицилию. Правивший на острове король, имевший склонность к наукам, был наслышан о его ученых трудах, где он, в частности, писал о пользе, которую может принести коже и кишечнику человека регулярное употребление первоцвета некоторых видов дикого чертополоха.

В Сицилии Идриси получил должность королевского географа и травника и стал заведовать плантацией лечебных растений и несколькими фруктовыми садами, под благодатной сенью которых любили прогуливаться король и королева, когда в Сицилии начинался жаркий сезон. Король Роджер часто приглашал Идриси, чтобы обсудить с ним картографические проекты, становившиеся все более масштабными и амбициозными. На его первой, весьма своеобразной, карте-выкройке был отображен каждый стежок, каждая вышивка и украшение на парадной мантии королевы. Вторая карта содержала развернутое изображение находившегося в его ведении сада с указанием точного местоположения каждого растения, травки, цветочка, кустика или деревца, которые там росли.

Потом он для развлечения короля начертил несколько гипотетических карт и схем — Львиной комнаты в Оунанге, подводного музея шахмат в Атлантиде, секретного сада в скалах для посвященных, принадлежавшего гностической секте Хазар, обитавшей в Хаманторских горах. Все эти карты были доступны для широкой публики вплоть до самого недавнего времени, когда некая страдавшая близорукостью и весьма рассеянная библиотекарша после занятий любовью с одним из своих помощников вдруг поняла, что не успевает сделать порученную ей работу, заторопилась и в спешке засунула драгоценное собрание не в тот ящик. Это случилось в Бодлеанской библиотеке в 1972 году, и с тех пор никто этих карт не видел.