— Да мне и в голову такое не приходило…

— Знаю, знаю, все в вашей семье считают, что я специально заманивала Генри, пыталась женить его на себе. Только зачем мне кого-то заманивать, когда вокруг полно других достойных мужчин!

— Нет, Глория, никто никогда так не говорил.

Пошатнувшись, Глория встала.

— Ясно. Все вы как бы такие милые…

Я чувствовал злость Глории и старался держаться подальше от ее ног. Вдруг кресло Клэрити заходило ходуном, а ее маленькие ножки уплыли вверх.

— Я собираюсь. Мы уезжаем.

— Глория!

Я услышал, как завыла Клэрити, когда Глория пошла вверх по лестнице. Клэрити почти никогда не плакала. В последний раз это случилось, насколько я помню, когда она заползла в сад и сорвала зеленый плод с растения, которое издавало такое едкое зловоние, что мои глаза слезились еще больше, чем от запаха ног Глории. И хотя было очевидно, что такую гадость есть категорически нельзя, Клэрити засунула эту штуку в рот и куснула. У нее был очень удивленный вид, и она заплакала, прямо как сейчас.

Когда Глория и Клэрити уехали, Ханна тоже заплакала. Я пытался утешить ее, положив голову ей на колени, и я уверен, что это помогло, хотя ей все равно было очень грустно. Я не совсем понял, что произошло, кроме того, что Глория и Клэрити уехали, но что-то подсказывало мне, что я их снова увижу. Люди всегда возвращаются на Ферму.

Я спал вместе с Ханной, в ее кровати; так у нас повелось вскоре после смерти Итана. Какое-то время она даже обнимала меня по ночам и иногда плакала. Я знал, почему она плакала, она скучала по Итану. Мы все скучали по Итану.

На следующее утро, когда я выпрыгнул из кровати Ханны, что-то как бы сломалось у меня в левом бедре, и я невольно заскулил от боли.

— Малыш, что? Что случилось? Что с твоей ногой?

Я почувствовал страх Ханны и начал лизать ее ладошку, как бы извиняясь, что расстроил ее. Но я не мог встать на заднюю левую лапу — слишком сильно болело.

— Сейчас же едем к Ветеринару, Малыш. Все будет хорошо, — сказала Ханна.

Мы медленно и аккуратно подошли к машине. Я прыгал на трех лапах и старался выглядеть так, будто болело не сильно, чтобы не расстраивать Ханну еще больше. Я был собакой переднего сиденья, но Ханна посадила меня назад, и хорошо — на трех ногах вползти туда гораздо легче, чем запрыгивать на переднее сиденье.

Она завела машину, и мы отъехали, а у меня во рту вновь появился отвратительный привкус, жуткий, как всегда.

Мы зашли в прохладную комнату, где меня положили на железный стол, и я забарабанил по нему хвостом, дрожа от удовольствия. Я любил эту женщину, которую звали Доктор Дэб, ее руки трогали меня так нежно. От ее пальцев в основном пахло мылом, но на рукавах халата я всегда чуял запахи котов и собак. Я позволил ей ощупать мою воспаленную ногу — больно совсем не было. А когда Доктор Дэб захотела, чтобы я поднялся, я сделал это, и мы с Ханной ушли в маленькую комнатку, где я терпеливо лежал рядом с ней в ожидании. Вошла Доктор Дэб, села на табуретку и подвинулась к Ханне.

— У меня плохие новости, — сказала Доктор Дэб.

— О, — произнесла Ханна. Я ощутил, как ею тут же овладела печаль, и сочувственно взглянул на нее. Впервые я видел ее печальной рядом с Доктором Дэб.

— Мы могли бы ампутировать его лапу, но большим собакам обычно тяжело без нее жить. И нет гарантии, что рак не распространился дальше; скорее всего, мы просто усложним собаке жизнь на тот короткий срок, который ей остался. Если бы решение было за мной, то я ограничилась бы болеутоляющими. Малышу уже одиннадцать, да?

— Его взяли из приюта, поэтому мы точно не знаем. Примерно столько, — ответила Ханна. — Одиннадцать — это значит, что он уже старый?

— Говорят, лабрадоры живут в среднем по двенадцать с половиной лет, хотя по моему опыту гораздо дольше. Я не о том, что его жизнь близка к завершению, а о том, что у собак старшего возраста опухоли растут медленнее. Это еще один фактор, который нужно принять во внимание, если мы рассматриваем вариант ампутации.

— Малыш всегда был очень активным псом. Я просто не могу представить его без лапы, — ответила Ханна. Я завилял хвостом, услышав свое имя.

— Ты хороший пес, Малыш, — побормотала Доктор Дэб. Я закрыл глаза и привалился к ней, пока она чесала мне за ушами. — Давайте дадим ему что-нибудь прямо сейчас. Лабрадоры редко показывают свою боль. У них поразительно высокий болевой порог.

Дома мне дали специальное угощение из мяса и сыра, потом я почувствовал сонливость и пошел на свое любимое местечко в гостиной, где сразу же провалился в глубокий сон.

Тем летом я поджимал заднюю лапу и опирался на остальные три, так мне было легче. Я обожал заходить в пруд: ощущение прохладной воды было просто замечательным, и мне не приходилось держать вес своего тела на лапах. Приехала Рэчел и ее дети, к нам в гости частенько заходили дети Синди, и все их внимание доставалось мне, словно я вновь стал щенком. Особенно мне нравилось лежать на земле, пока две маленькие дочки Синди вплетали ленточки в мою шерсть; прикосновение их ручек успокаивало. Потом я эти ленточки съедал.

Ханна давала мне много вкусных угощений, и я часто спал. Я понимал, что старею, потому что мои мышцы иногда деревенели, а зрение немного затуманилось, но я был счастлив. Я обожал запах опавших скрученных листьев и сухое благоухание цветов Ханны, которые к осени стали очень ломкими.

— Малыш опять гоняет кроликов, — однажды сквозь сон донеслись слова Ханны. Услышав свое имя, я проснулся, не сразу поняв, где нахожусь. Я видел очень яркий сон про Клэрити, как она упала с пристани, а Итан стоял там по колено в воде.

— Хороший пес, — сказал он мне, и я почувствовал его радость от того, что я присматривал за Клэрити. Когда в следующий раз она приедет на Ферму, я снова буду за ней присматривать. Итан хотел бы этого.

Запах Итана постепенно покидал Ферму, однако в некоторых местах я по-прежнему чувствовал его присутствие. Иногда я заходил в его спальню, и мне казалось, что он еще здесь, спит или сидит в кресле-качалке и смотрит на меня. А иногда я вспоминал Клэрити, как она называла меня «Маыш». И хотя я понимал, что Глория, как мать, вероятно, хорошо заботится о своем ребенке, я всегда чувствовал тревогу, думая о ней. Надеюсь, малышка скоро вернется на Ферму, и я удостоверюсь, что с ней все в порядке.

Наступили холода, я все реже и реже выходил из дома. Для своих личных дел я выбирал ближайшее дерево и старался управиться побыстрее: приходилось присаживаться, так как нормально поднимать ногу я уже не мог. Даже если шел дождь, Ханна всегда выходила и стояла рядом со мной.

Снег этой зимой я встретил с восторгом. Он держал вес моего тела совсем как вода, только был холоднее, и это мне нравилось даже больше. Я заходил в снег, закрывал глаза, и мне было так хорошо и комфортно, что я вполне мог заснуть.