Неповторимым и удивительным мастером экспромта был Эмиль Яковлевич Кроткий.

Он что называется на ходу мог сочинить стихотворную подпись к плакату Кукрыниксов («Иностранцы? Иностранки? Нет, от пяток до бровей это местные поганки, доморощенный «бродвей»), написать эпиграмму о роли сатиры («Бойтесь кричащих: «Сатиру долой!» — мусор всегда недоволен метлой») или прямо на темном совещании придумать тему («Вы думаете, что вы сами думаете, а я знаю, кто за вас думает»).

Беспокойно ерзая на стуле и вычерчивая каких-то только ему одному ведомых то ли зверей, то ли птиц (и всегда одних и тех же!), беспрерывно обращаясь то к соседу слева, то справа, он все время высыпал только что пришедшие в голову каламбуры или реплики по ходу совещания.

На обсуждении очередных номеров «Крокодила» разговор зашел о фельетонах Михаила Львовича Штих (Мих. Львов), много писавшего в то время и в «Правде» и в «Крокодиле».

Суждения были различные.

А Эмиль Яковлевич, в очередной раз нагнувшись к соседу, полушепотом, но так, чтобы его услышали все, сказал:

— Это не фельетоны! Это штихотворения в прозе!

— Вот так-то! — заметил М. Штих своему критику и шутливо приосанился.

ЖДИ МЕНЯ…

Б. Ефимов

Обычно за две-три минуты до начала какого-либо совещания в «Крокодиле» за столом появлялся старейшина советских карикатуристов, аккуратный, подтянутый, всегда доброжелательный Михаил Михайлович Черемных. Это служило как бы сигналом: пора начинать! К столу подсаживались Юлий Ганф, Иван Семенов, Генрих Вальк, Мих. Пустынин, Леонид Ленч и др. Но, разумеется, не все были такие точные. Опаздывали обычно молодые (а куда им спешить?) и, конечно, Лев Бродаты, который мог прийти и на следующий день…

К этому привыкли и начинали без них. На этот раз открытие задерживалось. Как выяснилось, позвонил Борис Ефимович Ефимов, человек обязательный и точный (основной докладчик на совещании) и попросил его извинить: он задерживается у врача и вот-вот придет, так как стоит в очереди на прием вторым.

Ефимов не приходил… время шло.

Были решены второстепенные вопросы. Желающих выступать становилось меньше.

Ефимов не приходил…

Пошли в ход шутки, реплики, розыгрыши, обычные для таких собраний.

Ефимов не… и тут дверь распахнулась.

На пороге стоял Ефимов, явно огорченный случившимся.

— Борис Ефимович, как же так получилось? Ведь вы сообщили, что стоите в очереди вторым.

— Действительно, я был вторым, но передо мной стояли Кукрыниксы…

СТАРАЯ ГВАРДИЯ

М. Пустынин

Михаил Пустынин был фигурой колоритной и в прямом смысле и в переносном. Во-первых, крокодильские художники зачастую использовали его как типаж в своих рисунках (особенно часто его рисовал К. Ротов в своих массовых сценах).

Во-вторых, он был ветераном не только «Крокодила», но и дореволюционного «Сатирикона». Именно в «Сатириконе», который редактировал знаменитый Аркадий Аверченко, вступил на сатирическую стезю Михаил Пустынин. За многие десятилетия он написал огромное количество фельетонов, юморесок, эстрадно-цирковых текстов. Собранные вместе, они составили бы не один толстый том. Вообще у сатириков более или менее регулярно выходят сборники их лучших произведений. Но уже где-то на пороге восьмидесятилетия Михаила Пустынина вдруг выяснилось, что у него почти ничего не издавалось отдельными книгами.

— Как же это получилось? — спросили у Михаила Яковлевича.

— А так, — ответил старейшина сатирического цеха и добавил, перефразировав известное изречение: — Старая гвардия умирает, но не издается!

ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ

Д. Беляев

Стиляги… Слово, которое теперь стало нарицательным, вошло в обиход в конце сороковых годов и впервые появилось на страницах «Крокодила» как заголовок фельетона Д. Беляева, фельетониста, только что ставшего главным редактором «Крокодила».

Дмитрий Герасимович Беляев, небольшого роста, худощавый, с маленькими колючими глазками на узком лице, всегда с огромной палкой в руках, вошел в коллектив как-то незаметно, но быстро освоился со своими нелегкими редакторскими обязанностями.

В те времена все совещания в журнале (будь то редколлегия, темное, летучка и т. п.) проходили в кабинете главного редактора Дмитрий Герасимович обычно восседал на своем (не за своим, а на своем!) огромном столе, который еще больше подчеркивал его небольшой рост.

Но ему это, очевидно, нравилось, и, облюбовав однажды это место, ему уже не изменял. Остальные рассаживались за еще большим круглым столом, и начиналось… Кипели споры, накалялись страсти, сшибались мнения, взлетали колкости, остроты.

Кто-то даже назвал этот круглый стол столом с острыми углами, на что Беляев со своего насиженного места заметил:

— С остроумными!

КАК ЧАСЫ

В. Васильев

Война разбросала крокодильцев по разным фронтам Отечественной войны, и, надо сказать, это испытание они выдержали с честью.

С Виктором Георгиевичем Васильевым я познакомился на Северо-Западном фронте, в поезде редакции фронтовой газеты, где он был художником.

Это был второй крокодилец, которого я увидал воочию (первым мне повстречался на Сталинградском фронте Н. Лисогорский). Следующая встреча с Виктором Васильевым произошла уже после войны, в редакции «Крокодила», где он, уже признанный мастер, встретил меня так же радушно, как и на Валдае.

Доброжелательный, но не добренький, принципиальный, требовательный (и прежде всего к себе). Один из немногих художников, кто рисовал по своим темам и давал темы другим.

Война подорвала и без того не богатырское здоровье Виктора Георгиевича. Последнее время (а было